Порш же, по горячим следам отвечая на запрос в Малой раде, чтобы снять претензии к государственным органам, попытался увести подозрения в сторону харьковских большевиков и использовал доводы в духе литературного случая с унтер-офицерской вдовой, которая известно что над собой сделала. «Насильники, – рассуждал генеральный секретарь, – не из жителей Киева, потому что в Киеве нет такого человека, а тем более солдата, который не знал бы Пятакова в лицо или тем более – как его зовут. Как видно, та банда – приезжая. И есть основания думать, что эти деяния связаны с харьковскими…» {48}
.Подготовленная в такой обстановке ответная нота Генерального секретариата от 24 декабря (6 января) на советское предложение о «деловых переговорах» дезавуировала положительную информацию Прошьяна. В ней среди прочего говорилось, что требуется немедленный вывод советских войск с территории Украинской народной республики, а по поводу Каледина заявлялось: «Определение контрреволюционности не должно быть навязано одной какой-нибудь стороной. Признание буржуазности и контрреволюционности за всяким, кто не принадлежит к большевистскому течению и не разделяет политики народных комиссаров – Генеральный секретариат решительно отвергает» {49}
. Этот ответ был составлен мастером хлесткого слова, импульсивным, как многие художественно одаренные натуры, Винниченко. Но в связи с содержанием ноты заслуживает внимания тот факт, что несколькими днями ранее он при иных обстоятельствах не менее решительно говорил: «Скорее придется воевать с Доном, чем его поддерживать. На Дону фактически организуется реакция, с которой нам придется бороться» {50}.К тому времени генеральные секретари имели достаточную информацию о положении в казачьих областях и об ориентации их правительств, далекой от федералистского и социалистического прожектерства украинских политиков. Представитель Украинской республики при правительствах Юго-Восточного союза украинский социал-демократ Н. М. Галаган докладывал 20 декабря (2 января) Генеральному секретариату после поездки на Дон и Кубань, что союзное правительство в Екатеринодаре по причине непризнания Совнаркома правительством Великороссии отказалось от федерализации, находя возможным лишь временный союз для достижения определенных целей – «целевой союз». Отклонило оно и идею «однородно-социалистической» власти за неимением у себя социалистов.
Такой же линии придерживалось и кубанское правительство, несмотря на то что возвращавшиеся кубанцы-фронтовики были настроены довольно радикально. Донское правительство, враждовавшее с городским населением и с «иногородними», тем более чуралось упоминаний о социализме и заранее отказалось от какой-либо возможности участия в мирных переговорах. Введение у себя военного положения оно оправдывало задачей борьбы с большевизмом. Но, пояснял Галаган, «под большевиками оно понимает всех рабочих, а может быть и всех не казаков, так как часто арестует и не большевиков. Политика у Донского правительства чисто казачья, кастовая» {51}
.Однако прагматики среди украинских социалистов предпочитали закрывать на все это глаза. Практичный Порш погасил внезапный порыв Винниченко насчет предстоящей борьбы с реакцией на Дону рассуждением о том, что менять курс нельзя, так как армии у Украины нет, в получении угля она зависит от Дона, все патронные заводы находятся в том же районе, казаки имеют 250-тысячную армию, бороться с которой будет трудно {52}
.Ответ Генерального секретариата на советское предложение о переговорах почему-то пришел в Петроград не сразу. До его поступления появилось новое обстоятельство, подпитавшее оптимизм большевистского руководства в отношении Украины. В национально-солидаристском единстве руководства Центральной рады обнаружился разлад. Конфликтная ситуация наметилась в связи с тем, что Украинская партия социалистов-революционеров (украинские эсеры), обладавшая самой большой фракцией в Раде, имела значительно меньшее влияние в правительстве и на фоне многих его неудач стала требовать изменения курса. К тому же трещина образовалась и внутри эсеровской партии – возникла левая группа, которая выступила за прекращение вражды с Петроградом. Вскоре после вынесения резолюции Совнаркома от 19 декабря (1 января) о предложении правительству Рады переговоров Ленин получил рукописный текст, под которым сделал надпись: «Соглашение левых с[оциалистов]-р[еволюционер]ов с украинскими с[оциалистами]-р[еволюционер]ами, членами Учредительного] С[обрания]: Передано Карелиным 22. XII 1917» {53}
.