Читаем Украинский Брестский мир полностью

Украинский Брестский мир

«Выяснять для себя» довелось недолго. 5(18) января на утреннем заседании политической комиссии Гофман предъявил карту с обозначением занятых российских территорий к северу от Брест-Литовска до Балтийского моря, которые «по военным соображениям» остались бы под германской оккупацией до конца войны и демобилизации немецкой армии. Зато в неоккупированной части прифронтовых российских губерний предлагалось осуществить принцип самоопределения. При этом генерал подчеркнул, что исключает из рассмотрения области южнее Бреста, о которых еще не закончены переговоры с делегацией Украинской народной республики. Троцкий безуспешно возражал, в частности, что границы с Украиной еще не проведены и подлежат определению «заинтересованными массами населения» и так далее, но, бессильный повлиять на контрпартнеров, констатировал, что от владений бывшей Российской империи отрезают свыше 150 тыс. кв. верст. На вечернем заседании он объявил, что считает работу политической комиссии завершенной, и предложил сделать перерыв, чтобы правительственные органы вынесли окончательное решение по поводу поставленных России условий мира ^{75}.

Перед началом перерыва в Брест прибыли – маршрутом через Петроград, где 3(16) января встретились для обстоятельного разговора с главой советского правительства, – посланцы Всеукраинского ЦИК. Только делегированный Затонский остался в Петрограде представителем «Вольной украинской республики» при Совнаркоме ^{76}. «А то, – объяснил ему Ленин, – мы ничегошеньки не знаем, что делается на Украине и, наверняка, порой совершаем глупости» ^{77}.

Иоффе, исполнявший во время перерыва обязанности главы советского представительства в Бресте, препроводил контрпартнерам заявление харьковских уполномоченных, подчеркнув при этом, что не видит препятствий к их участию в переговорах. Харьковцы со своей стороны сообщили, что украинское рабоче-крестьянское правительство признает Совнарком органом всероссийской власти, а сами они будут работать в составе общероссийской делегации и в согласии с ней ^{78}. Они заявили, что Генеральный секретариат Украинской народной республики не может быть признан представителем всего украинского народа и решения, принятые им без согласования с харьковским центром, не будут проведены в жизнь ^{79}.

Вместе с тем в день приезда харьковские уполномоченные Медведев и Шахрай успели встретиться с собиравшимися в Киев делегатами Центральной рады, которые фарисейски пообещали, как в свое время и Троцкому, показать им протоколы переговоров с немцами и австрийцами. Но, сообщали харьковцы 9(22) января, «сколько ни просила русская делегация прислать ей протоколы… как ни старались мы получить их, ничего, кроме увертливых отказов, получить нельзя было» ^{80}. В Бресте из киевлян оставался Левицкий, как видно, не причастный к укрывательству протоколов. 10(23) января в разговоре с Поршем по прямому проводу он открыл, кто именно хитрил, посетовав, что Севрюк поставил его «в высшей степени невыгодное положение, указав харьковцам, что у меня (Левицкого) остаются копии протоколов и я их могу ознакомить с ними. У меня ничего абсолютно нет. Это толкуется как нежелание показать то, что здесь делалось, и квалифицируется как тайная дипломатия и тайное соглашение с немцами» ^{81}.

Между тем австро-германские союзники остались в тревожном состоянии. С отъездом Троцкого перед ними вновь замаячил призрак нежелательного срыва переговоров. Чернину и его правительству скорейшее заключение мира представлялось единственной возможностью остановить неминуемый социальный взрыв на почве приближавшейся продовольственной катастрофы Австрии. Кюльман пока руководствовался соображениями дипломатической тактики. «В момент официального разрыва с русскими, – рассуждал он, – претензии со стороны украинцев возросли бы настолько, что и здесь перспективы на заключение мира почти полностью исчезли бы, ибо украинцы хитры, скрытны и абсолютно не знают меры в своих требованиях… когда они видят, что могут… позволить себе это… Если бы удалось достигнуть с ними более или менее удовлетворительного соглашения, то можно было бы спокойно перейти с большевиками на более резкий тон и пойти, в случае необходимости, даже на разрыв» ^{82}. Последний вывод стал руководством к дальнейшим действиям австро-германской дипломатии.