Украинский Брестский мир

После этого Троцкий ночью сообщил Ленину и Сталину: «Мирный Договор с Киевской Радой подписан… несмотря на наш протест и заявление, что мы этого договора не признаем» ^{57}. Однако в Смольном, как видно, еще надеялись, что, доведя до дипломатов Четверного союза полную информацию о положении на Украине, удастся повернуть дело с договором вспять. В телеграмме Антонову-Овсеенко, составленной 28 января (10 февраля) в 15 час. 50 мин., Сталин писал, что «в Бресте дела обстоят пока сносно. Троцкий возмущается, что харьковские наши товарищи и киевские не держат его в курсе дела… Делегация старой Рады получает ложные сведения от бежавшего с поля битвы Голубовича (на телеграфной ленте ошибочно – Голуцовича) о поражении советских войск в Киеве, а наши милые товарищи из Харькова и Киева глубокомысленно молчат, не информируют Троцкого и тем самым молчанием подтверждают сплетни Голубовича, укрепляя тем самым положение несуществующей Рады. Сегодня я два раза предложил Народным секретарям… сообщить Троцкому совершенно официально, с обозначением даты, с официальными подписями, что Киев окончательно взят советскими войсками. Если они такого сообщения не дадут, немцы не замедлят заключить мир с несуществующей Радой для того, чтобы обеспечить себе вмешательство в дела жизни Украины. Из Германии сведения поступают неаккуратно, по всей видимости, каша заварилась порядочная. Этим только объясняется [что] немцы всячески затягивают переговоры» ^{58}.

Из Киева 28 января (10 февраля) в 12 час. 10 мин. была направлена телеграмма в Совнарком и советской делегации в Брест, подписанная народными секретарями Ауссемом, Коцюбинским, Лапчинским, Мартьяновым. «Мы опасаемся, – говорилось в ней, – что вследствие повсеместной порчи телеграфных проводов, произведенной контрреволюционерами, вы не получили тех сведений о ходе операций революционных войск, которые мы передавали вам отсюда и наш секретариат из Харькова, и потому вновь сообщаем, что Киев утром 26 января окончательно очищен от контрреволюционных банд киевской Рады. Советская власть в Киеве восстановлена. Состоялось заседание Советов. Центральная Рада и Генеральный секретариат не существуют, от них отвернулось все население Украины. Екатеринослав, Полтава, Николаев, Херсон, Одесса, Чернигов, Черноморский флот и почти весь фронт освобождены от власти Рады… во всех важных пунктах мы опираемся на сильную гражданскую поддержку населения и селянства. Ввиду доходящих до нас сведений, что представители низложенной народным восстанием Рады пытаются продолжать свою изменническую по отношению к Российской Федерации и Украине политику, предлагаем вам подтвердить правительствам воевавших с Россией государств, что рабочее и крестьянское правительство Украинской республики считает уничтоженными и недействительными договоры и заявления, если таковые делаются от имени буржуазной Центральной рады. Кровь украинских и российских рабочих и крестьян, пролитая во время рабочей революции на Украине, навсегда освятила братский союз между трудящимися массами Великороссии и Украины.» ^{59}.

На самом деле, когда писались эти строки, германским дипломатам уже не было нужды затягивать переговоры с петроградскими делегатами. Покончив с украинским договором, они сочли почву готовой для «энергичного» дипломатического разговора с большевиками. На том же заседании политической комиссии 27 января (9 февраля) Кюльман заявил, что настало время окончательно выяснить позиции, и, демонстрируя ужесточение условий, предложил устранить из будущего договора с Россией понятие «самоопределение» в отношении оккупированных российских областей так, чтобы дальнейшая судьба их определялась лишь соглашением Германии и Австро-Венгрии. Безоговорочно было поставлено требование об очищении занятых русскими войсками турецких владений, нейтрализации Аландских островов на Балтике и так далее ^{60}.

В осложнившихся таким образом обстоятельствах военные консультанты российской делегации актуализировали свое ранее выдвинутое крайнее условие и «с исчерпывающей ясностью высказывались против оставления в немецких руках Моонзундского архипелага», так как это открывает морские и сухопутные подступы к Петрограду ^{61}.

Под влиянием аргументации военных Троцкий при встрече с Черниным 25 января (7 февраля) заявил о неприемлемости уступки островов. Далее он, на время отойдя от привычного революционного морализаторства, предпринял нетипичный для себя шаг. Было это до или после заседания политической комиссии 27 января (9 февраля), установить не удалось. По свидетельству генерала Гофмана, глава советской делегации запросил Кюльмана, «нельзя ли каким-нибудь путем вернуть России Ригу и прилегающие острова» ^{62}. Немцы восприняли это как переход от бесплодных речей к практическим переговорам, к которым и стремился статс-секретарь Кюльман. Гофман телеграфировал командованию: «Из отдельных обсуждений складывается впечатление, что Троцкий, пожалуй, мог бы пойти на заключение [договора] на выдвинутых до сих пор условиях» ^{63}.