Украинский гамбит. Война 2015

Сашка очень серьезно подошел к командировке: купил на Ленинском камуфляжную форму с «разгрузкой», подстригся «под ноль» и даже сбрил юношеские усы. В таком виде он походил на «черпака»[31], и шансы его у этой женщины, на взгляд Кости, были ничтожны. Но он и сам нет-нет да и поглядывал на нее. Не мог удержаться. Здесь, на Украине, женщины были какими-то особенными – длинноногими, стройными, смуглыми и чернявыми – яркими, одним словом. В Питере, откуда Костя Сабуров был родом, такие женщины встречались крайне редко, были они в основном произведениями косметических салонов, а здесь – натуральные и на каждом шагу. Солнца, наверное, больше. Везет же людям, думал Костя, невольно вспоминая Ирку. Ирка была светлой шатенкой, хотя иногда становилась блондинкой или брюнеткой, в зависимости от сезона, но неизменно с зелеными глазами. Костя считал, что ему не очень повезло в этом плане, и последнее время заглядывался на кареглазых брюнеток. Но сейчас было не до романов, да и счастье, кажется, уже улыбнулось Божко. Костя даже не представлял, как можно перейти ему дорогу, – убьет ведь, не колеблясь, как того насильника.

Налет кончился так же внезапно, как и начался. Последняя мина взорвалась на перекрестке Университетской, не долетев до больничного забора каких-нибудь метров двадцать. По окнам и фасаду с коротким визгом ударили осколки.

– Все! Больше не будет, – уверенно сказал Игорь, выползая из-под машины и отряхивая колени.

Костя очень удивился. Еще где-то грохотало. Еще рушились здания, а Игорь уже командовал:

– Вылезайте! Давай руку, Елизавета!

– Хорошее имя. Завета! А мы и не знали, – с огорчением вздохнул Костя, выбираясь из-под больничного крыльца, куда они с Саней залезли очень быстро, почти мгновенно, когда «газель» застряла в больничных воротах. Он и сам был не против взять опеку над Елизаветой.

Пейзаж изменился. Тринадцатая школа горела, над крышей сквозь дым прорывались языки пламени, а здание Госбезопасности за высоченным забором осталось целехоньким. Жилые дома через дорогу тоже горели, но в огромный квартал, который занимала железнодорожная больница вместе с госпиталем ППУ, не залетело ни одного снаряда.

– Вот сволочи! – выругался Игорь. – На террикон залезли!

– Откуда ты знаешь? – спросил Сашка и даже открыл рот от удивления.

– Так это ж младенцу ясно, что бьет минометная батарея. А где ее удобнее всего установить?

– Ну? – не сообразил Костя.

– Я бы установил на терриконе! Во-первых, окрест видно километров на двадцать, а во-вторых, никто же не подойдет не замеченным.

– А-а-а… – сказал Костя и посмотрел туда, куда показывал Игорь.

За крышами высоток и зеленеющими верхушками деревьев километрах в трех торчали две рукотворные горы. Одна из них была почти срезана на одну треть, с вершиной, похожей на шпиль. Иногда там возникало облачко пыли, через пару секунд раздавался вой снарядов.

– Вон с того, ближнего, и бьют, – уверенно сказал Игорь. – Там наклонная дорога и круговая площадка на триста шестьдесят градусов. Пуляй – не хочу. Всю ночь, должно быть, мины таскали, а теперь дурью маются.

– С чего ты решил? – спросил Костя.

– Я здесь сызмальства все знаю.

– Надо бы нашим сообщить, да связи нет, – посетовал Сашка, украдкой поглядывая на Завету.

– Это мы сейчас… – заверил их Игорь и почему-то посмотрел на здание ППУ.

Над его центральным корпусом возвышалась «глушилка» – здоровенная антенна кубической формы. По его словам, эта антенна еще в советские времена глушила «Голос Америки». Теперь она глушила все подряд.

– Вы пока бензин поищите, – посоветовал он, доставая винтовку В-94 и проверяя оптику, – а мы с Елизаветой попартизаним.

Костя давно заметил, что любое оружие в руках Игоря словно оживало и приобретало заложенную в нем значимость, словно оно понимало Божко, а Божко понимал его. Даже Сарайкин обращался с оружием не так ловко. Чувствовалось, что для Игоря это дело привычное и оружие ему нравится не потому, что из него надо убивать, а как законченная, эстетическая вещь с вполне определенными функциями, которые Игорь знал досконально.

Как истая женщина, Завета сказала, блеснув белозубой улыбкой:

– Я боюсь… – И обняла себя худыми руками, словно ей стало зябко.

Ноги у нее были стройными, как раз такими, которые очень и очень нравилось Косте, и он, Костя, старательно отводил от них взгляд, но, забывшись, обнаруживал, что снова пялится на них. В общем, глаза у него так и лезли куда не надо, хотя Завета в свою очередь не спускала восхищенного взгляда именно с Игоря Божко. Впрочем, точно так же, как казалось Косте, она поглядывала и на него, и на Саню Тулупова. Спасители, одним словом. Или ему казалось? Он не мог разобраться в этом вопросе. Женщины ему всегда нравились до безумия. Если бы я был Богом, обычно рассуждал он, я бы создал мир из одних женщин. Я – и одни женщины! Красота!

* * *