— Я буду циничным. Если мы констатировали уже окончательный закат Европы, начало заката США, что их общества деградируют, то последствия могут быть непредсказуемы. Может, черт с ними, пусть они там загнутся? Просто дождаться их окончательной агонии и будь что будет?
— Вы имеете в виду США или Европу?
— И то и другое.
— Во-первых, они не оставляют нас в покое. Хоть они и говорят о мировой изоляции России, но сами только о России и думают. Россия осмелилась опять поднять перчатку вызова и сказать: лучше в гробу, чем быть рабу. Когда-то Наполеон поработил всю Европу и с накопленными силами обрушился на Россию. Гитлер завоевал всю Европу, на него работало всё тогда в ней, и обрушился на нас. И мы единственные не капитулировали, хотя первые два года угрожающими темпами вермахт продвигался в глубь нашей территории. Но мы победили.
И у Европы сейчас всплеск затаенной ревности, что страна, нация, цивилизация, которую они считали всегда второстепенной, черным зигзагом мировой истории, этаким неудачным вариантом, по которому пошло византийское пространство, католический, латинский Запад…
— У Европы или у США?
— У Европы. В США до таких «умностей», как правило, не доходят. Там единицы, в Гарварде, с кем можно об этом говорить…
И вдруг Россия победила. И надо было все эти десятилетия после войны быть благодарным России. Это месть — сегодняшняя русофобия. Это вырвавшееся чувство превосходства, которое было унижено их поражением, пораженчеством собственным перед Гитлером и нашей Победой. Дух мая 1945-го не дает им покоя. Они бы хотели взять реванш, но это у них не получается. И это еще больше вызывает остервенелую ненависть к нам.
Что мы сейчас фиксируем? Даже в самые тяжелые, острые периоды холодной войны не было такого тотального отторжения России как цивилизации. Говорили о коммунизме, о большевиках, о том, что русский народ порабощен, надо его освобождать. Сохранялись какие-то узкие, но культурные контакты, академические, прочие. Не прекращалась торговля. Не закрывалось небо. Даже сателлиты Германии не вели себя так дерзко. Такого, как сейчас, не было никогда.
Это говорит только об одном — о тотальном отторжении Русского мира как очень для них опасной исторической альтернативы. Хотя мы не тянем их в Средневековье, как исламские фундаменталисты, которые поселились у них под боком и уже взрывают стадионы.
— И с которыми они при этом не борются…
— Боятся…
Европа была очень привлекательной для незападных миров, собственно, и наша интеллигенция пала перед заклинанием «Свобода, равенство, братство», перед улыбкой «Джоконды», блеском картезианской логики. Но сейчас та же интеллигенция наша не увидела бы на Западе ничего, кроме ростовщической экономики, где созидание не является главным нервом. Это страшно.
— Тем не менее для нашей либеральной интеллигенции образ Запада остается очень даже привлекательным, все те неприглядные вещи, о которых мы говорим, они считают прогрессом, движением вверх. И готовы ради этого предать все. И государство, и страну, и народ. И они этого не скрывают.
— Невольно на ум приходит спор славянофилов и западников прошлого. Совершенно не были они антитезами и взаимным полным отрицанием. Это были две богатые грани русского сознания. И Киреевский, и Кавелин говорили, что невозможно изгнать из русской жизни ни все русское, ни пришедшее западное. Поневоле нам надо ждать из взаимодействия, этих двух начал чего-то третьего.
Нынешнее же западничество — это убогая пародия на то, что было когда-то. Его представители малообразованны. Они не знают основ европейской культуры. Они знают только, как банки функционируют. Им нравится, что можно ходить в шортах в театр. Но это же — не интеллигенция в истинном понимании этого слова. Трудно назвать их интеллигенцией, хотя интеллигенция, само это понятие, родилась именно на русской почве, (интеллектуалы на Западе — это нечто другое), она всегда была вместе со своим государством, уж тем более — с Отечеством. Это немножко разные вещи: когда война, Отечество выступает на первый план. А государство, греховное и несовершенное, — с ним разберемся потом, когда защитим Отечество. Кстати, и русская эмиграция, в своей значительной массе, желала успеха в свое время Красной армии, хотя ненавидела большевиков.