Украинский рубеж. История и геополитика

Беседа Черчилля со Сталиным в октябре 1944 года показывает, как мало поляки и Польша стоят в глазах англосаксов, а столп демократии предстает не менее циничным, чем демон революции, от которого никто и не ждет скрупул. Черчилль докладывает Сталину, что «он упорно работал с поляками все утро. Поляки были весьма недовольны, но, как он, Черчилль, думает, он продолжит нажимать и они не особенно далеки от того, чтобы принять». Черчилль добивался от поляков согласия на все те условия их послевоенного статуса и границ, что были решены без них. Черчилль без смущения сдавал Польшу и только хотел скрыть это от общественности: «Если сведения об этом проникнут в прессу, то поляки могут поднять большой шум и это принесет большой вред Президенту на выборах. <…> Поэтому он, Черчилль, думает, что лучше было бы держать все это дело в строгом секрете». Беседа закончилась заверением Черчилля в том, что «британское правительство полностью сочувствует желанию Маршала Сталина обеспечить существование дружественной Советскому Союзу Польши»^[16]. Грустно, но поучительно.

Итак, наши народы волей судьбы помещены на стыке соперничающих геополитических и цивилизационных систем. Польско-русские отношения есть яркое воплощение этого сложного феномена. На всем протяжении превращения православной Московии в Российскую империю, а затем в XX веке в коммунистический СССР этот феномен, независимо от наличия реальных противоречий, вызывал заинтересованную ревность особого характера, присущую лишь разошедшимся членам одной семьи. Я имею в виду апостольско-христианскую семью, к которой мы все принадлежим, ведь нас в одну цивилизацию объединяют не демократические клише, наполняющие конституции Африки и Индии, а Отче наш, и Нагорная проповедь.

В этот дискурс вступила и Украина. Было бы непростительным упрощением искать причины раздвоенности украинского сознания в бегстве от тоталитаризма. «Латинский» Запад никогда не оставлял мечты поглотить поствизантийское пространство, залогом чего всегда было отделение Малороссии от Великороссии. Еще Пушкин со своим историческим чутьем распознал, что в решающие моменты давления Запада на Россию встает роковой вопрос: «Наш Киев дряхлый, златоглавый, сей пращур русских городов, сроднит ли с буйною Варшавой святыни всех своих гробов?»

Распад СССР, который Зб. Бжезинский со смаком назвал долгожданным крушением Российской империи, был, возможно, воспринят в некоторых сферах как предпосылка для осуществления давней мечты Ватикана и Речи Посполитой — сначала духовного, затем физического овладения Киевом; для нас же это «мать городов русских», символ византийской преемственности, что совершенно не исключает самостоятельной государственности Украины. Но вот на галицийские знамена в 1991 году подняты теории о расовом отличии «арийских украинцев» и «туранской Московщины», которая якобы незаконно присвоила и софийские ризы, и киевскую историю. А разве идеи эти, элегантно развитые в 9-томной «Истории Украины-Руси» М. Грушевским, не выдвинул вначале поляк Францышек Духинский?

К сожалению, именно галицийское униатство сообщило антирусский характер малороссийскому православному этногенезу. Этот этногенез есть факт, и те русские, что отказываются признавать отпочкование украинской нации от первоначально общерусского корня, строят свои заключения на химерах.

Галиция, с 1349 года, оторванная от остальной Украины, изрядно ополяченная, покочевавшая и в Австрию, вообще не делила с православной Украиной ее судьбу. Она стала буфером между православно-западнорусским и польско-католическим культурно-цивилизационным типом. Именно феномен греко-католика — ни русский, ни поляк — основа самоидентификации украинства как антимосковитства. Именно поэтому в свое время на Галицию в Вене возложили надежды как на «украинский Пьемонт» еще перед Первой мировой войной — проект, который в случае победы австро-германского блока сулил отрыв всей Малороссии от России. Отрыв Киева от Москвы и окатоличивание восточного славянства были устремлениями и перед Второй мировой войной.

Вторя папе Урбану VIII, митрополит Андрей Шептицкий, благословлявший впоследствии С. Бандеру и эсэсовскую дивизию «Галичина», обращался в 1929 году, т. е. задолго до пакта Молотова — Риббентропа, к вверенному ему духовенству: «Многим из нас Бог еще окажет милость проповедовать в церквах Большой Украины… по Кубань и Кавказ, Москву и Тобольск».