Стоит пояснить, в чем состояла эта теория, тем более что ей отводилась роль идеологического обоснования темпов и масштабов проводимой Наркомпросом украинизации. На 1930 г. как минимум 1 миллион 300 тысяч человек, значившихся украинцами, своим родным языком считали русский. Нарком же полагал, что тот язык, на котором они разговаривали, – не чисто русский и не чисто украинский, а результат их смешения в ходе специфических колонизационных и урбанизационных процессов, проходивших на юге и юго-востоке Украины. Но основа этого смешанного говора была все равно «украинской», а «русизмы» – делом новым, привнесенным и поверхностным. Не вдаваясь в ряд напрашивающихся выводов (например, о древности украинского языка, культуры и идентичности), отметим, что из этой посылки следовало, что русскоязычие этих 1 миллиона 300 тысяч человек – явление искусственное, а сами они подлежат украинизации, как люди, забывшие свой родной язык и отошедшие от родной культуры[1078]
. Это положение «исправлялось» путем превышения числа украинских школ над украинскоязычным населением, закрытия и перевода на украинский язык преподавания русских школ, то есть насильственной ассимиляцией. Иными словами, в основу критерия был положен не разговорный язык населения, а этническое происхождение и его некий национальный «идеал».Являясь активным проводником украинизационного курса, Н. Скрыпник ревниво следил за недопущением становления национального самосознания украинского «этнографического материала» в противоположном, русском направлении. Естественно, им напрочь отвергалась теория борьбы культур, но не из-за отсутствия таковой, а из-за вреда, который, по мнению Н. Скрыпника, она несла развитию пролетарской революции, отрывая рабочий класс от крестьянства, толкая его на «высокомерное, гордое отношение к украинскому языку и украинской культуре»[1079]
. Кстати, Н. Скрыпник фактически сам мыслил категориями борьбы культур и был убежден в конечной победе культуры украинской. Но под ней он понимал не абстрактную украинскую культуру, а именно украинскую пролетарскую культуру. За ней он видел будущее, динамику экономического развития[1080].Подвергая критике то покровительство, которое А. Шумский оказывал Н. Хвылевому, Н. Скрыпник тем не менее также считал, что украинская культура имела отличные от русской корни, была теснее связана с культурой Европы, и выступал за «свой разум», за развитие культуры без оглядки на русскую и на ее прошлое наследие. Вполне в духе представителей украинского движения он делил древнерусскую литературу на русскую и украинскую в зависимости от территориального принципа происхождения произведения[1081]
. Не был также согласен он с другим видным партийцем, ведавшим в ЦК вопросами культуры и идеологии, А. Хвылей (кстати, бывшим боротьбистом), считавшим, что украинской культуре незачем отказываться от прошлого наследия, а украинской литературе «есть чему учиться в старой литературе русских, есть чему учиться и в новой»[1082].Повышенное внимание к национальному развитию украинцев проявлялось и в отношении Н. Скрыпника к единой Красной армии. В ней он не без основания видел мощное средство ассимиляции и русификации, где «русофилы обрабатывали головы и мозги трудящихся всех угнетенных народов»[1083]
. «Армия до сих пор остается орудием русификации украинского… и всего инородного населения»[1084], – с тревогой заявлял он на XII съезде РКП(б). Интересно отметить, что Н. Скрыпник, вслед за своими «буржуазными коллегами» по национальному движению, относил украинцев к «инородцам», желая тем самым отделить их от русских, подчеркнуть их самостоятельность и угнетенность и выступать от имени всех «униженных и оскорбленных» великорусским шовинизмом. Армию же, как и власть, партию, город, следовало приближать к крестьянству, переводить на украинский язык, а главное – покончить с распространенным отношением к ней как к носительнице «русской национальной идеи».И конечно, во главу угла всей работы в национальном вопросе он ставил ликвидацию великорусских и великодержавных настроений и последовательно вел борьбу с ними. Считая причиной всех национальных уклонов великодержавный уклон, Скрыпник настаивал на последовательной борьбе с ним, причем на этот раз на общесоюзном уровне[1085]
. Борьбу с местным национализмом он считал делом не главным и решительно выступал против Д. Мануильского, предлагавшего коммунистам-националам бороться со своим местным национализмом, предоставив изживание великодержавности русским товарищам из центра[1086]. Иногда его внимание к национальному вопросу принимало гротескные формы. Например, на упоминавшемся выше IV совещании ЦК РКП(б), призывая бороться против великодержавности, Н. Скрыпник поднял вопрос о национальном составе сотрудников Наркомфина СССР, на что Г. Зиновьев логично заметил, что даже если бы «Наркомфин… состоял из одних украинцев, то денег от этого не прибавилось бы»[1087].