Но начало 1930-х гг. – не начало 1920-х. Изменилось внешнее и внутреннее положение страны, иными были стоящие перед ней задачи. Не могли оставаться неизменными и приоритеты в национальной политике. Возможно, доживи Ленин до 1930–1933 гг., он, как выдающийся политический прагматик, изменил бы свою прежнюю позицию, как неоднократно делал это раньше. Партия, которая сама оставалась свехрцентрализованным организмом, где любые попытки национальной и всякой другой фракционности немедленно пресекались, тоже шла по пути централизации, но на качественно иной основе: на основе эволюции власти от съезда к ЦК, от ЦК к Политбюро, а от него – к узкому руководству[1287]
и лично к генеральному секретарю И. Сталину.Население Советской страны, сохранявшее патерналистские настроения и традиционно воспитанное на принципе единоначалия, переходящего в священноначалие, потенциально было готово к «твердой руке» и даже ожидало ее как гаранта стабильности для одних, перехода к постоянно откладывающемуся социалистическому рывку для других, «нормальной» государственности для третьих. Десятилетнее правление большевиков только укрепило вроде бы уже позабытую категорию подданства. В 1920-х гг. на месте православного царя оказалась многоликая и очень уж специфическая партия, что не всегда соответствовало привычному сознанию «подданных». Поэтому укрепление в суровой борьбе И. Сталина расставило все по своим местам. Во главе страны встал «царь», только «красный».
К этому времени в сознании правящей элиты произошла определенная эволюция взглядов на государственность. Ожидания мировой революции и полное отрицание старой державной традиции сменились признанием (сквозь зубы) того факта, что какое-то время придется существовать в капиталистическом окружении и продолжать коммунистическое строительство в границах бывшей России, а значит, отстраивать и укреплять ее государственность. Затем идея построения социализма в одной отдельно взятой стране полностью утвердилась. Это неминуемо приводило к выводу о неизбежности большей централизации СССР и его развития не как суммы республик, а как единого государства, пусть даже в виде федерации национально-государственных образований. Этот подход не был результатом плавной эволюции, а рождался в отчаянной внутрипартийной борьбе.
Централизация, конечно, не предусматривала ликвидацию республик или изменение их статуса, скажем перевода из союзных в автономные[1288]
. Не было даже отменено явно конфедеративное право выхода республик из состава Союза. Сталинское руководство считало это ненужным и даже вредным. Например, во внешнеполитическом плане это затруднило бы решение украинского и белорусского вопроса в Польше и т. д. К тому же республики и «игры в независимость» рассматривались большевиками-сталинцами как форма, как внешние, малозначащие атрибуты. Страну держала партия, утвердившаяся, казалось, на века. Она была «единой неделимой», и это было тогда главным.И все же стоящая перед страной сверхзадача – обретение экономической независимости и равноправности с ведущими мировыми державами – требовала пересмотра некоторых положений в системе взаимоотношений центра и республик. Сам И. Сталин понимал федеративное единство республик как «единое федеративное народное хозяйство», как «одно хозяйственное целое» с такими взаимоотношениями центра и окраин, при которых «окраины во всем основном должны безусловно подчиняться центру»[1289]
. Пятилетний план корректировал политику XII съезда РКП(б), подразумевавшую преимущественное развитие национальных республик как средство их экономического «выравнивания» с РСФСР и борьбы с великодержавным шовинизмом. На протяжении всех 1920-х гг. национальные территориальные единицы (районы, области, республики) получали все необходимые материальные средства, промышленные товары, семенной фонд. Кредиты на строительство промышленных предприятий выдавались им в первую очередь. В республики направлялись инженерно-технические и рабочие кадры, а порой из России перебазировали целые заводы. Случалось, что искусственная перекачка ресурсов из центра в национальные окраины наталкивалась на неподготовленность последних к практическому и моральному восприятию модернизации[1290]. Конечно, это относилось прежде всего к нерусским окраинам: Казахстану, Средней Азии, Кавказу, отчасти к национальным районам Поволжья. Украина здесь стояла особняком – в наличии имелись и промышленность, и кадры, и технологии. Но, как и указанные регионы, УССР находилась в лучшем по сравнению с РСФСР положении, пользуясь своими выгодами как «национальной республики»[1291].