Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Таким образом, от отношения интеллигенции к власти, в том числе к ее национальной политике, во многом зависела позиция крестьянства, а значит, и положение советской власти на селе. Для украинской интеллигенции украинизация стала своеобразной культурной компенсацией за политическое поражение в Гражданской войне. Как справедливо указывает украинский историк Г. В. Касьянов, «официальное провозглашение политики украинизации должно было способствовать… привлечению (интеллигенции. – А. М.) к новому строительству, к тому же под контролем пролетарского государства»[585], а также укреплению большевиками своих позиций. Партия не могла не видеть, что «неофициальная», «низовая» украинизация (иными словами, культурная деятельность украинского движения) началась задолго до провозглашения «официальной». Энтузиазм украинской интеллигенции начинал беспокоить большевиков. От лица ЦК КП(б)У Д. Лебедь докладывал в Москву, что они собирают факты «нетерпеливого отношения в деле украинизации школ и других культурных учреждений многочисленными украинскими интеллигентами, главным образом учителями»[586]. Опасение упустить влияние на массы и отдать культурно-национальное строительство в руки «чуждой» интеллигенции стало еще одной причиной, повлиявшей на переход к политике украинизации. Взяв последнюю под свой контроль, партия намеревалась выбить начавшую было складываться монополию на развитие украинской культуры «у интеллигента, агронома, учителя»[587].

По большому счету, «совесть нации» проводимую политику продолжала поддерживать и после того, как стало ясно ощущаться стремление большевиков монополизировать украинский национально-культурный процесс. Там, в ответе профсоюза работников искусств (Вукробмис) на запрос секретариата ЦК компартии Украины о настроениях интеллигенции (1926 г.) говорилось, что городская интеллигенция, «особенно композиторы, актеры, преподаватели одобряют линию проведения нацполитики». Аналогичные сведения по сельской интеллигенции предоставить оказалось затруднительно по причине отсутствия среди них сколько-нибудь значительного числа работников искусств[588]. С одной стороны, этот ответ был выдержан в духе советских рапортов о поддержке и лояльности, но с другой – проводившийся курс действительно мог удовлетворять национальные устремления интеллигенции, хотя и не всей.

Усиление контроля государства над культурным строительством с течением времени стало отмечаться интеллигенцией, и она была этим, конечно, недовольна. Период эйфории сменился более прохладным, порой даже скептическим отношением к проводимой украинизации. В сводках ГПУ отмечалось, что националистически настроенная профессура (как и учительство) «более всего критично относится к… национальной политике» и сомневается в ее серьезности и искренности. Иногда на критическое отношение влияли медленные темпы украинизации, иногда – ее внутреннее содержание[589]. В качестве примера можно привести письмо одного харьковского партийца, работавшего во Всеукраинском кооперативном союзе (Вукоспилке), Л. Кагановичу. Автор письма рассказывает о настроениях своего начальника, «бывшего петлюровца», до 1923 г. проживавшего за границей, а затем вернувшегося в УССР и пополнившего ряды советских служащих. Начальник вращался в среде украинской интеллигенции, из чего автор письма делал вывод, что идеология, которую тот разделял, «в некоторой степени является показательной для его среды». А сводилась она к следующему. Начальник считал, что Украина испытывает «экономическое ущемление» со стороны Москвы. Украинизация оценивалась им как «неэнергичная» и фальшивая, которая ничем не отличается от английской колониальной политики в Индии, где англичане учатся говорить по-туземному, «чтобы лучше эксплуатировать»[590].

Были и такие (например, С. Ефремов), которые прямо считали, что официальная украинизация – одно, «а истинное развитие нашего национального существования – другое»[591]. Для проведения «настоящей» украинизации, считали эти люди, не было благоприятных условий. Очевидно, имелось в виду, что Украина находилась в составе СССР и что «большой процент руководящего состава в советском аппарате – не украинцы». Убежденность, что украинизацию и строительство украинской культуры вообще должны вести только украинцы (причем, очевидно, «профессиональные»), была довольно распространенной в среде «национально мыслящих» граждан УССР[592]. Это убеждение являлось одним из основных аргументов того, что проводимая украинизация не отвечает интересам украинского народа, от имени которого интеллигенция привыкла действовать.