Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Однако десять лет советской власти не прошли даром: село не просто противостояло городу, но и раскололось изнутри. Стала другой экономическая и политическая обстановка, изменилось и сознание крестьянства, причем всех его имущественных групп. Село 1930 г. не было похоже на село десятилетней давности и, конечно, не способно на мощное восстание или хотя бы на более-менее широко распространенный политический бандитизм. Вот почему после появления знаменитой статьи И. Сталина о головокружении от успехов, введения нового устава сельскохозяйственной артели и своевременных действий по пресечению волнений антисоветская активность пошла на спад и к концу года практически не давала о себе знать[1123]. Всплеск эмоций зимы – начала весны 1930 г. стал последним, и в дальнейшем коллективизация не встречала организованного отпора (хотя недовольство, отказы работать в колхозах и пассивное сопротивление еще имели место[1124]).

Итак, основой крестьянского недовольства опять, как и во время революции 1905 г. и в годы Гражданской войны, стали социально-экономические причины. Нелишне напомнить, что аналогичная ситуация наблюдалась но всему СССР, и Украина здесь не была чем-то особенным. Например, более активное сопротивление коллективизация встретила на юге европейской части СССР, особенно в ряде казачьих районов Дона и Кубани[1125]. Спецификой коллективизации на Украине может считаться то, что там недовольство и протесты в отдельных случаях облачались в националистические одежды. В то же время связь между экономическими проблемами и национальным вопросом в 1930 г. прослеживалась гораздо слабее, чем десять лет тому назад. Националисты оказались не в состоянии увлечь своими идеями широкие слои населения. Крепче стало государство, национальные и сепаратистские лозунги находили у крестьян гораздо меньший отклик. Большевики прочно удерживали влияние в массах. И это партия могла поставить себе в заслугу.

И все же колхозный строй утвердился пока поверхностно. Причиной было не только крестьянское недовольство, хотя его тоже не нужно сбрасывать со счетов. Главное заключалось в другом. Резкий переход (к тому же насильственный) к новому типу хозяйствования и управления, в какой бы отрасли или стране он ни осуществлялся, обязательно в течение некоторого периода сопровождался бы падением производства, хозяйственными затруднениями и т. п. Спустя некоторое время этот переход завершается сам собой. Но набиравшая обороты индустриализация требовала все новых и новых средств. Пока их могла дать только деревня. Учитывать эту неизбежную закономерность, отказываться от утвержденных планов, как и от методов их достижения, никто не собирался. И выкачивание ресурсов из деревни продолжилось, что обернулось крайне тяжелыми последствиями. В связи с этим необходимо коснуться такого непростого вопроса, как голод 1932–1933 гг.

«Голодомор» или голод? [1126]

В современной украинской историографии возобладала точка зрения на голод как на «голодомор». Сразу подчеркнем, что «голод» и «голодомор» слова хотя и однокоренные, но имеющие принципиально разный смысл. И дело не просто в масштабах катастрофы. «Голодомор» – это не просто «сильный голод». «Голодомор» – это идеологическая концепция, инструмент воздействия на массовое сознание. Под ним понимается целенаправленное, сознательное уничтожение голодом украинского народа как народа и, что еще важнее, как народа украинского. Иными словами, «голодомор» хотят представить как геноцид-этноцид, который осуществлялся московским руководством при помощи или самоустранении от активного сопротивления этому украинской партийной верхушки[1127]. При этом либо прямо утверждается, либо подразумевается, что геноцид стал частью новой национальной политики большевиков на Украине и являлся не чем иным, как истреблением «соли» и «кости» украинского народа – украинского крестьянства.