Украинствующие и мы

Кадетско-большевистский взгляд на Столыпина как «реакционера», «душителя демократии», так укоренившийся в нашей исторической литературе, сейчас не более чем анахронизм, реликт прошедшей эпохи, явно преувеличивавшей значение «социальных» и политических вопросов в ущерб национальным. Для радикала, фетишизирующего западный политический опыт, невыносимо это сочетание либерализма и стремления к защите русских исторических устоев, столь характерное для Столыпина. Он не в состоянии понять самую возможность политики консервативного либерализма, которую вел выдающийся реформатор. П.Н.Милюков поэтому доказывал, что Столыпин лишь маскировался под либерала, «сдвигался вправо».[25] Как радикал, Милюков исходил из ложной предпосылки, что «воля народа» воплощается демократическими кругами Думы, а верховная власть вершит лишь «произвол» и противостоит «стране».[26] Это была манихейская методология, в соответствии с черно-белыми принципами которой власть воплощает абсолютное зло, а радикальная оппозиция — столь же абсолютное добро. Не допускалась принципиально мысль о возможности либеральной эволюции этой власти, которая на деле шла со времен Екатерины II.

И современные наши радикально-западнические круги и их пропагандистские органы продолжают следовать по проторенному Милюковым пути. И.Пантин и Е.Плимак пишут о Столыпине «вешателе», «реакционере», не понимавшем необходимости демократического преобразования «обветшалых общественно-политических структур» (при всем том, что Столыпин исходил из необходимости развития Думской монархии и местного самоуправления).[27] Подобные радикальные «легенды» об антидемократизме Столыпина, никак не соответствующие фактам, стали своего рода кредо для кругов, группировавшихся вокруг «Известий» и «Огонька».[28] Даже А.Ф.Керенский отдавал должное Столыпину, утверждая, что «в намерения Столыпина не входило ни восстановление абсолютизма, ни уничтожение народного представительства — он стремился лишь к установлению в России консервативной, но строго конституционной монархии . Его мечтой была могучая, централизованная империя, экономически здоровая и культурно развитая» (выделено нами. — В.Ш. ).[29] Думается, что верное определение политической направленности в деятельности Столыпина дал В.В.Розанов. Он отметил, что «Столыпин показал единственный возможный путь парламентаризма в России, которого ведь могло бы не быть очень долго и, может, даже никогда…» (выделено автором. — В.Ш. ).[30]

Итак, сложность оценки исторической роли Столыпина состоит в первую очередь в трудностях чисто методологических. Печальную роль в историографии играет недостаточная разработанность понятий «консерватизм», «либерализм», «радикализм». Нет, в частности, понимания того, что либерализм и консерватизм совместимы, что либерализм принципиально враждебен радикализму. Между тем верное соотношение между либерализмом и радикализмом уже определил русский эмигрантский историк В.В.Леонтович. Его труд «История либерализма в России» был первоначально издан по-немецки и лишь благодаря А.И. Солженицыну увидел свет на языке оригинала в русском парижском издательстве. Леонтович доказал, что либерализм в собственном смысле слова стремится к гражданской свободе, опираясь на теорию естественного, равного для всех права. Политическая же свобода является лишь дополнением к гражданской: «Гражданская свобода, т. е. основные права, на признании которых построен гражданский строй, является самой высокой ценностью государства и его основным принципом. Поэтому политическая свобода рассматривается лишь как дополнение свободы гражданской, ее требуют лишь как гарантию для гражданской свободы…».[31]