Его качнуло к перилам, и он с минуту, уцепившись в них, смотрел вниз на мраморную лестницу. Шум воды прекратился, но Костя почему-то был уверен в том, что Завета все еще в ванной. Он взял с собой початую бутылку вина.
Игорь Божко отступил на задний план сознания и не представлял реальную опасть. Он такой же соискатель удовольствия, как и я, думал Костя, не замечая, что разговаривает сам с собой. К тому же мне положена компенсация за нервы и риск.
Она открыла дверь ему сама. Кажется даже, что он не успел постучаться. Впрочем, эти мелочи выпали из его сознания, как только она с придыханием произнесла:
— Я уже думала, что ты не придешь…
— А я пришел, — сказал он, обнимая ее.
Это первое мгновение было ужасным, они казались бесконечно длинными и все не заканчивались и не заканчивались. Казалось, он попал в Ниагару. Их разделяло одно лишь влажное полотенце. Костя закрыл глаза, ткнулся в ее мокрые волосы и почувствовал, что летит. Полет продолжался и потом, когда Завета нашла его губы и они поцеловались так нежно, пробуя друг друга на вкус, что Костя окончательно утратил чувство реальности. Бутылка едва не выпала из его рук, а самого его качнуло.
— Дай и мне? — попросила она и, нащупав его руку с бутылкой, сделала большой глоток, не отрывая взгляда от Костиного лица.
Теперь от нее пахло не только ванной свежестью, но еще и тонким мускатным запахом. Губы ее стали влажными, на них блестело вино, а карие глаза сделались чернее черного. Сердце у Кости бешено колотилось. Но в подсознании у него крутился глупый вопрос: 'Почему я, а не Игорь? Почему?' Хорошо хоть он не знал ответа и не задал глупого вопроса, а то бы все испортил одним махом.
— Какой ты нежный, — прошептала она. — Я чувствовала это.
Наконец-то… — думал он, плывя в необъятном потоке чувств, наконец-то кто-то оценил меня так, как я хотел бы быть оцененным. Даже Ирка была со мной всегда жесткой, не способной создать ощущение теплоты.
— Не может быть… — возразил он, подсознательно сопротивляясь ее чарам.
В действительности Костя не чувствовал себя таким. Он привык к той фальши, которая царила в их среде, и знал, что женщины заражены фальшью в той же самой степени, как и он сам. Да, он не хотел быть белой вороной, но и быть, как все, тоже не хотел. Мода на лицемерие в половых вопросах стала привычным, как чистка зубов по утрам. И порой его бесила эта однообразность взаимоотношения с противоположным полом.
— Может, все может, — шептала она так доверительно, что он на какое-то мгновение потерял самоконтроль.
Было ли это ему неприятно, он не знал и отложил решение вопроса на потом, когда можно будет подумать и разобраться в своих чувствах. Он только произнес шепотом:
— Господи… — и посмотрел на Завету. — Так не бывает…
— Почему? — спросила она тем своим грудным голосом, от которого у него давным-давно шла кругом голова.
Вряд ли он сумел выразить свое состояние, но она его поняла:
— Ну что ты, миленький, все бывает. Я давно тебя приметила. Мне нравятся твои белые волосы, — она подняла руку и взъерошила ему голову.
Он уловил ее запах — то, что исподволь будоражило его и будило воображение. Но он и думать не смел оказаться вот так рядом с ней, да еще и обнаженной.
— Да… — подтвердил он и подумал, что надо использовать презерватив, что так нужно для чего-то и так принято почему-то. Голова стала ясной, а мысли вполне конкретными. Ему вспомнилось, что перед отъездом он забыл на столике зарядной устройство в мобильнику и уже в Харькове пришлось покупать новый телефон, который оказался бесполезным, а еще он почему-то вспомнил, как прошлым летом ночевал у бабушки на сеновале и исколол себе все тело.
— Не бойся, у меня колпачок, — сказала она. — Ты можешь его потрогать.
— Правда? — удивился он и погрузил палец туда, между ее ног.
Как только он коснулся ее, она дернулась и застонала, расставляя ноги. Он чувствовал, как дрожит у нее низ живота. Оказалось, что она удаляла волосы и что кожа у нее гладкая-гладкая о одновременно колючая.
— Глубже, он там, вверху. Еще.
Ее беззащитность его поразила. Ирка себе никогда не позволила бы такого. Она демонстрировала волевые начала и зачатки женской эмансипации, свойственной столичным женщинам. Вдруг он понял, что Ирка, в отличие от Заветы, заставляла его всегда быть настороже, что она даже в самые интимные моменты жизни не позволяла себе ни капли слабости. И ощутил перед Заветой странное чувство ответственности. Черт, подумал он, так можно влюбиться.
— Я нащупал его, — сказал он и подумал, что такого он никогда не забудет.
— Вот видишь, я не забеременею, — объяснила она.
От этих ее слов все предрассудки о безопасном сексе тут же вылетели из Костяной головы. Он был так благодарен ей за то, что она выбрала его, а не Божко, что готов был заниматься сексом без презерватива.
Глава 4
Этот дом был заметен издали. Он стоял на берегу реки в окружении ив, и всякий, кто видел его, думал о том, что иноземная архитектура плохо вписывается в местный пейзаж, а пирамидальными тополями и плоскими крышами домов не сочетаются с итальянской помпезностью.