Украли солнце

В тот вечер Григорий поставил перед мамой стакан с наливкой. И мама выпила весь. Неожиданно выпрямилась, распахнула молодые глаза и тихо спросила: «А помнишь?» С этого «а помнишь» начались чудеса. Теперь все трое наперегонки спрашивали друг друга: «в каком же году это было», «почему ты мне тогда не сказала», «неужели я так и выразилась», «и это я играла»? Как мячики, заскакали по комнате незнакомые слова: «фабула», «кульминация», «соната», «карнавал», «фейерверк». Мама раскраснелась, неловко, будто стесняясь, улыбалась. И он увидел ярко освещённую библиотеку, книги от пола до потолка, несущихся по степи коней с весёлыми мордами, а на конях — мама, тётка и дядька. А вот все они, а ещё дед и отец, на сцене, выступают перед зрителями. Увидел: много людей схватились за руки и несутся по кругу в шальном танце. Незнакомая жизнь вершилась в их комнате. И ткалась атмосфера оранжевая, тёплая, словно все, кто жили тогда, только и делали, что радовались и преподносили друг другу подарки.

Им в школе твердят, что только сейчас справедливая жизнь: абсолютно всё принадлежит самим трудолюбцам.

Его дядька такой же трудолюбец, как и все, но целый день сидит в большом зале графского дома. Он самый главный, это он раздаёт распоряжения: кому полоть, кому косить, кому окучивать картошку, кому строить сараи.

Он очень любит собрания — мол, надо жить коллективом! Сначала долго ждёт тишины, потом каждому старается заглянуть в глаза. На собраниях может высказаться каждый, даже ребёнка надо слушать, не перебивая, потому что «все трудолюбцы равны, все — любимые дети Будимирова, а для Будимирова главное — уважение к личности», как написано на плакатах. Но почему-то выступать никто не хочет, и приходится делать это дядьке. Начинает он говорить так, словно никогда в школе не учился: спотыкается тихим голосом, тянет и повторяет слова, и слова странные — «значит вот», «тэк сказать», «туды-сюды», «вся эта канитель». А когда переходит к рассказу о Будимирове, чуть не кричит: это Будимиров поднял народ за землю, обещал раздать поровну, но перешагнул через переходный период — соединил трудолюбцев общим землепользованием. Сразу государство поднялось на высшую ступень развития и вот уже много лет идёт в авангарде сильных стран мира. Что касается нищеты, что ж, сначала нужно перетерпеть переходный период, который почему-то затянулся. Эту фразу дядька произносит шёпотом. И тут же снова громко: «Правда, если идеалы — высокие, душа — богатая, а тело подчинено духу, вовсе не тяжело переносить трудности». И то, что пришлось пожертвовать людьми, — тут дядька чуть не на каждом собрании зачитывает имена погибших в революцию и войну, в том числе называет и отца Джулиана, — трагическая необходимость! — Каждый раз просит почтить память. При этом всегда плачет, и мокрые дорожки долго блестят на его щеках. — Воспитывать себя на примерах пожертвовавших собой ради счастья людей, — дело каждого, — повторяет ежедневно. А дальше снова чуть не кричит: — И, если придёт час испытаний, дело каждого — отдать жизнь за идеалы! Будимиров первый живёт для счастья людей! Будимиров — национальный герой, а родина его здесь!» — торопливо заканчивает этой фразой известную до вздоха речь.

Людей дядька не донимает, никого не наказывает — ходишь на собрания, слушаешь его раз в день и хватит с тебя общественных дел.

Стены в графском зале голые, потрескавшиеся, грязные. Говорят, книги, скульптуры и картины графа растащили в революцию и попрятали. У них тоже есть на чердаке, заваленная тряпьём, одна картина, с подписью А. Гурская. На тёмном, почти чёрном фоне — чем-то неуловимо знакомое лицо. Цветом волос и густыми косами девушка похожа на Степь, его одноклассницу. Когда никого дома нет, Джулиан вытаскивает картину и разглядывает. Как-то застал его за этим занятием дядька. Долго держал портрет в руках, долго смотрел. И вдруг сказал:

— Ну, зачем мама прячет это? Неси, сынок, молоток и большой гвоздь. — Пристроил портрет над его письменным столом, прошептал: — Любуйся, сынок!

— А кто это? — спросил Джулиан.

Дядька не ответил.

Что Джулиан знает о своей матери?

То, что её сильно любят Гиша и Мага.

Гиша матери в глаза заглядывает — чем помочь? То масла принесёт, то муки. Заходит на «огонёк» вроде поговорить, а сам молчит. И мама молчит. Сидит подперев голову. Что-то знают они вместе такое, о чём можно вот так часами молчать. Не о фейерверках же с библиотекой?!

Любим говорил, мама была весёлая, пока жили дедушки и папа, много смеялась. А когда не стало дедушек, её оттаивал папа. Джулиан и сам помнит: голова к голове до ночи сидят, разговаривают! С тех пор однажды оживилась — во время застолья с наливкой. И снова слова не выжмешь!

Тётка тоже часто приходит к маме. Но, в отличие от дядьки, всё время говорит. Из её рассказов Джулиан узнаёт, кто из ребят что читает, кто какие вопросы задаёт, с кем успела Мага что-то обсудить…