Украшение и наслаждение

— Забавно, что англичане подозревают меня в шпионаже в пользу французов. Ведь кое-кто из французов считает, что я работаю на англичан. Но на самом деле я шпионю только для вас.

С этими словами она резко развернулась и тотчас же скрылась за ближайшими деревьями.

Дариус навестил аукционный дом еще несколько раз, однако подробнейшее изучение отчетов и счетов ни к чему не привело — ему так и не удалось разобраться в деятельности Мориса Фэрборна в последние годы.

А мисс Фэрборн, как ни странно, не появлялась, хотя ей больше не надо было притворяться, что она составляет каталог. И ведь она же сама сказала, что у нее в «Доме Фэрборна» много другой работы…

Следовательно, она просто избегала встречи с ним. Но почему?

После очередного посещения аукционного дома граф направил свою лошадь к востоку, на Комптон-трит. Мейтленд тотчас проводил его в столовую, где мисс Фэрборн, стоя у стола, перелистывала какие-то бумаги. Приблизившись, он увидел, что она рассматривала рисунки, лежавшие перед ней стопкой.

— Их мне доставили сегодня, — пояснила она. — Они много лучше, чем я смела надеяться. Уверена, что это — Леонардо. А также готова допустить, что вот этот рисунок, выполненный серебряным карандашом, — руки Дюрера. А вы что скажете?

Дариус любовался и рисунками, и самой мисс Фэрборн. Сегодня она казалась очень оживленной, даже раскраснелась. К тому же на ней было модное бледно-желтое платье, и в нем она выглядела очень хорошенькой.

— Похоже, они от того же поставщика, что и остальные предметы, — пробормотал граф, склонившись над столом, чтобы лучше рассмотреть рисунок Дюрера.

Ему почудилось, что она замерла. Во всяком случае, на одно мгновение словно оцепенела.

— Вижу, вы снова были в хранилище, — сказала мисс Фэрборн. — Надеюсь, вы ничего там не передвигали? Там все расположено в соответствии с моими вкусами — чтобы ничего не упустить, когда я буду составлять каталог.

— Я вообще ничего не трогал. — Дариус выпрямился. — Но там все так заполнено, что непонятно, как вы ухитряетесь добраться до письменного стола.

— Я же вам сказала, что будут новые поступления. И вот они уже начали прибывать. Сейчас мне требуется лишь получить известие от господина Вернера. — Эмма перевернула еще два листа, и открылся крупный рисунок чернилами и белилами. — Что же касается остальных великих имен, которые можно было бы связать с этими рисунками, то думаю, вот этот — настоящая находка, сокровище. Это великолепная работа Тьеполо, и вы можете сообщить своим друзьям, что она будет выставлена на продажу. Любой серьезный коллекционер должен знать об этом.

— Вы намекаете на то, что я стану участвовать в распродаже, мисс Фэрборн?

— Я никогда бы не осмелилась попросить вас о такой услуге, и все же… Если бы вы, когда будете на светских вечерах и обедах, описали кое-какие раритеты, которые могут появиться на распродаже, это очень способствовало бы успеху.

— А потом вы меня вырядите в костюм мистера Найтингейла и заставите приветствовать всех, кто соберется в вечер предварительного показа, — с усмешкой проговорил граф.

Эмма осторожно свернула стопку рисунков в рулон, потом обвязала рулон широкой лентой. Пристально взглянув на нее, граф сказал:

— Вы не были в аукционном доме уже несколько дней. Почему?

Не глядя на него, Эмма ответила:

— У меня были другие дела.

— А завтра?

— Завтра появятся новые.

— Но в конце концов надо будет составить каталог, не так ли?

— Я составлю его в положенный срок. А вы, лорд Саутуэйт? Вы закончили проверять отчеты и счета?

— Почти закончил.

По правде говоря, он закончил проверку без всякого «почти», и ему следовало бы сказать об этом, чтобы увидеться с ней в следующий раз только на аукционе. Однако он спросил:

— Вы не появляетесь там, потому что опасаетесь встречи со мной? Вы скрываетесь из-за того, что произошло в саду?

— Просто у меня были неотложные дела. К тому же… — Она посмотрела прямо ему в глаза и тихо добавила: — Если честно, я предпочитаю особенно не думать о том дне. Боюсь, что если начну об этом думать, то стану корить себя за ужасное поведение, а вас — за то, что вызвали подобное поведение.

— Позвольте мне взять на себя всю ответственность. Мне следовало извиниться в тот же день.

— Но вы этого не сделали, потому что я — не леди?

— Ваше происхождение не имеет к этому никакого отношения. Я не извинился, потому что… Откровенно говоря, я не испытывал ни малейшего раскаяния.

Ложь, ложь! Увертки и обман! Он не извинился потому, что желал ее. Даже сейчас желал.

— А теперь испытываете раскаяние? — спросила Эмма.

— Нет. Но я не из тех мужчин, которые злоупотребляют благосклонностью женщины.

Новая ложь! Черт бы побрал все на свете!

— Вы можете не опасаться меня, мисс Фэрборн. Для этого нет причины.

— Я вовсе не боюсь вас, сэр.

И она тоже лжет! Конечно, боится! Это читалось в ее глазах.

— Возможно, вы ведете себя иначе, когда общаетесь с дамами аристократического происхождения. Сомневаюсь, что вы часто общались с обычными, ординарными женщинами, — сказала Эмма.