Украшение и наслаждение

Граф снова схватил Эмму за руку и потащил ее по лестнице. На верхнем этаже, втащив к себе в спальню, принялся целовать, как бы утверждая свое право на обладание ею. После чего уложил на кровать и принялся срывать с себя одежду.

Ошеломленная бурным натиском Саутуэйта, Эмма едва успевала осознавать происходящее — образы, звуки и чувства сменяли друг друга, как стекла в калейдоскопе.

Сначала его поцелуи были осторожными и нежными, потом стали страстными и неистовыми, почти пугающими. Когда же она наконец оказалась на постели, под сапфировым балдахином, ей на мгновение почудилось, что она, покачиваясь на волнах, медленно уплывает куда-то…

Но вскоре сознание ее прояснилось, и Эмма поняла, что находилась в слабо освещенной комнате, а перед ней, у кровати, стоял Саутуэйт — высокий, поджарый и сильный. Он быстро раздевался, и казалось, что при каждом своем движении он как бы сбрасывал с себя обличье джентльмена. Было ясно: еще несколько секунд — и он напрочь забудет о благопристойности и хороших манерах.

И вот он уже стоит перед ней совершенно обнаженный. И в сумеречном свете его тело казалось изваянным из мрамора. Потом «статуя» ожила, сделала движение — и он опустился перед кроватью на колени, так что теперь Эмма видела над собой его лицо и широкие мускулистые плечи. В глазах же графа сверкало страстное желание.

А затем он стал раздевать ее, и в тот же миг Эмма снова утратила способность ясно мыслить; каждое его прикосновение доставляло почти непереносимое наслаждение, и теперь ей хотелось только одного — побыстрее избавиться от разделявшей их эфемерной преграды в виде ее одежды.

К счастью, пальцы графа оказались на удивление проворными, и вскоре он избавил Эмму от всего, что ее сковывало, — теперь она была совершенно свободной, совершенно обнаженной!

В безумном порыве Эмма обняла графа и прижалась к нему, всецело отдаваясь наслаждению. Его близость завораживала ее — как и в прошлый раз. А он ласкал ее груди, легонько прикусывая соски, и на каждую его ласку, на каждое прикосновение ее тело отвечало восхитительным трепетом.

— Но ведь я обещал большее, разве не так? — спросил он неожиданно.

Эмма была слишком возбуждена, чтобы стесняться или чувствовать смущение. Она тут же кивнула, предвкушая новые наслаждения.

Саутуэйт тотчас отстранился и пробормотал:

— В таком случае иди ко мне…

Граф мгновенно переменил позу таким образом, что теперь упирался спиной в спинку кровати. Эмму же, усадив лицом к себе, подтащил поближе, так что теперь его возбужденная плоть уткнулась в ее лоно. Она закрыла глаза и громко застонала, чувствуя, как нарастает возбуждение. И тут же всхлипнула от нетерпения — ей казалось, что тело ее вот-вот разорвется на части. В отчаянии вцепившись в плечи графа, Эмма запрокинула голову и с мольбой в голосе прохрипела:

— Больше не могу терпеть!..

Но Саутуэйт по-прежнему не торопился. Внезапно отстранившись, он проговорил:

— Оставайся так, как сейчас. Я хочу тебя поцеловать.

Эмма не поняла, что граф имел в виду. Не поняла даже и тогда, когда он широко раздвинул ее ноги и наклонился. А в следующее мгновение она испытала самое невероятное из наслаждений; все тело ее содрогнулось, а из горла вырвался крик восторга. И ей на миг показалось, что она теряет сознание.

Но сознание не оставило ее. И теперь она понимала, что делает ее любовник. Раз за разом на нее накатывали совершенно новые сладостные ощущения, и из горла ее то и дело вырывались стоны. Наконец, не выдержав, она громко закричала и содрогнулась в последний раз, а потом затихла в изнеможении. И сейчас ей казалось, что она как бы парит в воздухе.

Как долго продолжалось ее «парение», Эмма не знала. Но в какой-то момент она вдруг услышала собственный стон и поняла, что Дариус входит в нее, наполняя ее собой, снова заявляя права на нее. И ее вновь затопило ощущение всепроникающей близости — ощущение невероятного блаженства.

Ей следовало бы настаивать, чтобы он вызвал свою карету и отвез ее домой. Но прошла вечность, прежде чем эта здравая мысль пришла Эмме в голову. К тому же все зашло слишком далеко, так что едва ли граф воспринял бы всерьез такую просьбу, даже если бы она ее высказала.

Сейчас она сидела на постели в свете нескольких десятков свечей — Саутуэйт зажег их, когда наконец поднялся с кровати. И свечи эти колебались и трепетали, как восклицательные знаки, не требовавшие пояснений их смысла. Огоньки горели на высоких остроконечных свечах и, наверное, могли гореть всю ночь.

Звуки же, доносившиеся из смежной комнаты, свидетельствовали о том, что там накрывали на стол. Эмма опустила глаза на шелковый халат, который накинул на нее граф. Состояние ее гардероба требовало, чтобы они ужинали в уединении его покоев, и у нее не было оснований возражать против такого плана.

Сейчас она чувствовала себя более уверенно, чем после ночи в бальном зале. При всем волшебстве и очаровании той ночи ей тогда было очень не по себе, а вот теперь все выглядело совсем по-другому.