Украсть миллиард (СИ)

— Нет, — смущенно признался я, — что у немцев, да финнов лыжники были, слышал. А что в советской армии воевали…

— Воевали, — кивнул старик, — и как воевали! Пять медалей у меня.

— Сколько ж тебе лет, отец? — вырвалось у меня, — я думал, семьдесят.

— Ошибся, — констатировал дед, довольно щурясь, — на целых двадцать четыре года промахнулся. Девяносто четыре мне. В сорок третьем призвали. От как.

В кафе, выглядевшем, кстати, как самая обычная немецкая пивная, только чуть менее опрятном, из-за раннего часа не было никого, и старый хозяин с удовольствием принял приглашение выпить с первым клиентом чаю и поболтать «за жизнь». На слова ветерана я только диву давался. Старику чуть не сотня лет, а он прямой ходит как струна. Да чтоб я так жил!

— До Берлина я не дошел. Только до Мюнхена, — тихо рассмеялся дед.

— А как ты тут оказался? В стане врага? — полюбопытствовал я.

— У немцев-то? Да какие они нам враги? Убежденной сволочи, тех, кого в Нюрнберге не довешали, сейчас почти не осталось. Вымерли естественным путем, как мамонты. А нынешние — отличные ребята. Ко мне часто заходят «ершика» дернуть. Говорят: русская водка плюс немецкое пиво — равно дружба народов! А оказался просто — внучка моя, Машка, замуж за немца вышла, познакомились по студенческому обмену. Она меня сюда и вызвала, сказала, у ее Иогана коммерческой жилки нет совсем, профукает отцово наследство. И точно, пивнушка-то загибалась. А при мне — ожила.

— Еще бы, — невольно фыркнул я, — с такой-то вывеской.

Вывеска и впрямь была еще та: русские слова, но написанные латиницей, да еще готическим шрифтом. И в качестве символа — вполне каноничный европейский дракон… в буденовке! Я как увидел, на тротуар сел и почти пять минут встать не мог, благо, они тут с шампунем вымыты.

— Когда в восемнадцатом году короли отсюда драпанули, Мюнхен и впрямь объявил себя Баварской Советской Республикой. Ненадолго, правда. Через месяц ее Веймарская республика, да части Фрайкора скушали.

— Никогда не слышал, — честно признался я.

— Да и тут не многие слышали… А в тридцать восьмом именно здесь сдали Гитлеру Чехословакию. Об этом сейчас тоже… не знают. Предпочитают не знать. Память у людей короткая.

— Ну и как тут живется?

— Да хорошо живется. Одно только плохо… — ветеран ехидно прищурился. — Утром встанешь, а немцы уже в городе. Эва, как!

Я шутку-юмора оценил и все же решил спросить еще:

— А по родине-то не тоскуешь?

— А чего по ней тосковать? — по-настоящему удивился дед, который представился мне Василием, по здешнему, без отчества, — я туда три-четыре раза в год езжу, на ярославщину-то… Супружница у меня там схоронена, за могилкой слежу. Конечно, надо бы и мне ближе к дому. Срок-то подходит, а ложиться лучше в свою землицу. Только пропадут тут без меня Иван-то с Марьей. Они — интеллектуалы, в университете преподают оба. Университет здесь знаменитый, тут сам Планк преподавал. Знаешь, поди, «постоянную Планка?»

— Это тот, который квант открыл? — сообразил я, — а что, внучка у тебя тоже физик?

— Тот самый. А Маша у меня не физик, у нее всегда душа больше к химии лежала.

И вот тут я второй раз чуть не сел на пол.

— Твоя внучка преподает химию в Университете? — переспросил я, боясь поверить в такое невероятное, просто сказочное везенье.

— Ну да, — с законной гордостью кивнул дед Василий, — профессор она, от как. Еще чаю? Тебе с сахаром, аль по-новому, с заменителем?

— Мне по-барабану, лишь бы байда побольше, да вода погорячее.

— А покушать? Хочешь, я тебе картошки сварю?

— В мундире?

— А и в мундире.

— Дед, может у тебя и огурчик соленый найдется?

— Я тебе скажу по секрету, у меня и сальцо есть, — сощурился он.

— Ну… Нет слов!

— Ты посиди, я быстро управлюсь. Мы сейчас с тобой такой обед забацаем! Оно, конечно, рановато для обеда, но рано не поздно, верно?

Ясен перец, такой натюрморт просто не мог обойтись без родимой, которая и в тени — сорок градусов. А дед Василий притащил даже не водку — настоящий самогон «со слезой». Зачем в Германии гнать самогон, когда тут отличной водки — хоть залейся, не понимаю. Загадочная русская душа… Слово за слово, за Россию, за Германию, за физику с химией, за Планка с Менделеевым, а заодно и за упокой души новопреставленного Фридриха Манфреда, по которому Машка сильно убивалась, говорила, дюже умный был мужик…

— Неси-ка пиво, дед Василий! На безрыбье — и «ерш» — рыба.

В общем, нахимичили мы так, что с физикой возникли серьезные проблемы. Земное тяготение, похоже, выросло раз в пять, а Земля завертелась со скоростью колеса гоночного болида. И первый посетитель «Республики» чуть не стал вторым новопреставленным, когда навстречу ему из полуоткрытых дверей вырвалась неприлично громкая мелодия, и два голоса, мимо нот, но вдохновенно выводившие под караоке: «А поле боя держится на танках. Взревут моторы и сверкнет броня. По грязи, по оврагам полустанков прорвут любую линию огня…»

* * *

— Ваше имя? — полицейский сержант подвинул к себе клавиатуру.