Укразия

Катя, сняв перчатку, посмотрела на часы.

— Я пришла точно, генерал. Вы должны исполнить обещание и дать мне пропуск.

— К Джону Фильбанку? — сухими губами спросил Энгер. Катя обожгла взглядом ненавистную фигуру ротмистра.

— Да.

Генерал умоляюще взглянул на Энгера и поднес палец к губам. Но Энгер, игнорируя генерала и, смотря в упор на Катю, отчеканивая слова, произнес:

— Он сегодня в три часа ночи будет расстрелян лично мной.

Холодно поклонился и отошел к преддиванному столику. Делая вид, что одевает перчатки, Энгер быстро схватил сумочку Кати и, вынув браунинг, спрятал его в карман. Оглянувшись на растерянного генерала и окаменевшую Катю, Энгер, жестко улыбнувшись, вышел.

Генерал успел все-таки отвести Катю в приготовленный угол и суетился, желая снять с нее пальто.

Катя забылась. Вечно на дороге этот проклятый Энгер. Вечно он, он и он… Ни одного шага, чтобы не столкнуться с его волей, с ним. Опомнившись, отвела руки генерала и, схватив сумочку со столика, выбежала из комнаты.

Генерал остался совершенно ошеломленный. Он испустил глубокий вздох и упал в кресло, вытирая выступивший на лбу пот.

На улице Катя подбежала к извозчику.

— Занят.

Катя пробежала дальше. Остановилась. Где Энгер? Она должна вот сейчас, сегодня убить… убить, уничтожить его, чтобы он не сорвал их работы, чтобы не помешал подготовке восстания.

Оглянулась.

В пролетку сел Энгер.

Вся — порыв, Катя раскрыла сумочку, но рука не столкнулась с холодной лапкой стального металла.

Энгер, проезжая мимо и видя растерянное лицо Кати, улыбаясь, небрежным жестом швырнул ей под ноги револьвер.

Проехал дальше.

Катя, схватив револьвер, задрожала от злости. Побежала по улице. А в голове одна мысль:

«Сегодня в три часа ночи… Сегодня в три часа ночи…»

Генерал вскочил с кресла, позвонил и со всей генеральской яростью обрушился на вошедшего вестового.

— Идиот!.. Я приказал никого не принимать? Прикаа-заал?!

И, заложив за спину руки, генерал побежал по комнате.

— Пойди скажи, чтобы тебя, сукин сын, поставили усиленным под винтовку.

Вестовой пошел к выходу.

— Да в полной выкладке, — крикнул вслед ему разгневанный генерал.

Глава XXX Небывалое легкомыслие Джона

В железнодорожной пятерке Макаров делал доклад. Савелий внимательно слушал, и его умные глаза то и дело обегали лица сидящих товарищей.

— Итак, вот, из-под павлинов я вытащил этот пакет, — и Макаров положил пакет перед Савелием.

— Это диспозиции белых и сводки их положения.

— Вот что, ребятки, этот пакет надо отвезти к «Ильичу». Кто прошлый раз ездил?

— Я, — встал Горбов. Рискованно, но прошло благополучно. Разрешите поехать сейчас.

— Хорошо. Возьми двух, — и Савелий передал пакет.

О провокаторе не было сказано ни слова. Он ушел из жизни. Его не стало. А говорить о больном вопросе некогда, да и не стоит.

В комнату вбежала Катя.

— Товарищи, англичанин, привезший деньги от рабочих Англии, будет сегодня расстрелян.

Перевела дух.

— Его лично расстреляет ротмистр Энгер.

Молчание. Ротмистр Энгер был той кровавой тенью, которая мешала дышать пятерке. Его убрать было бы не долго, но так как партия была против террора отдельных лиц, он все еще жил. Хотя не раз горячие головы молодежи мечтали об его убийстве.

— Надо его освободить, — сказал Макаров.

— Стыдно, — сказал Савелий, — у нас подготовка восстания, каждый на счету, и мы не имеем права идти на приключения.

— Но его надо освободить, — сказала Катя, устало опускаясь на стул. — Он ведь помог освободить Галайду.

Жуткое молчание. Двое рабочих отошли в сторону, посовещались и подошли к Савелию.

— Савелий, мы два — не партия, мы пойдем, попытаемся его освободить. Только двое.

— Горячие головы, — улыбнулся Савелий.

— Мы пойдем. Мы не так нужны организации. Мы можем рискнуть.

Савелий промолчал. Молча подошел и молча пожал руки. Рабочие быстро вышли из комнаты.

Катя, вынув браунинг, бросила его на стол.

— Дайте патронов.

Макаров подставил стул, достал из отдушины обоймы, зарядил браунинг и подал Кате.

Уже ночью разошлась пятерка. Железной рукой ревком диктовал действия пятеркам и строил мощную подготовку восстания. Ревком был неуловим. Ревком был ужасом контрразведки и штаба. Приказы ревкома, расклеенные на стенах города, были более обязательны, чем все приказы командующего областью.

К тюрьме торопливо, неслышным шагом шла группа рабочих, человек в шесть. У некоторых на поясах были «лимонки», а под пиджаками торчали, отдувая их, обрезы.

Остановились у ворот.

— Ну, братва, надо связаться с тюрьмой. Для сигнализации.

— Я.

— Я, — сказали одновременно отпросившиеся у Савелия рабочие.

— Хорошо. Лезьте через стенку и караульте двери. Как выведут через ворота, — бомбу во двор для отвлечения, а другую в начальство. Понятно?

— Да.

— А ты заляг здесь.

Два силуэта поползли к стене. Далеко маячил силуэт часового. Раз… Крюк зацепился за стену. И двое рабочих были на той стороне стены.

Замерли. И тихо, тихо пошли вдоль здания.

Джон спокойно спал на койке. Крепкий сон освежил его мускулы. И не верилось, что этого красивого, сильного, энергичного человека через десятъ-пятнадцать минут расстреляют.