Укразия

— Идиот! Я тебя не спрашиваю!

Караульный начальник вытянулся.

— Простите, ваше превосходительство. — Сделав честь, караульный начальник прочел записку.

Время тянулось на волах, минутная стрелка не хотела двигаться, а времени нет. Катя незаметно хрустнула пальцами.

— Сидоров, а ну, сыпь в двадцать седьмой, приведи этого… Да живо. Одна нога здесь, другая там.

Кровь стучала в висках. Катя нервно пробарабанила пальцами привычный дорогой мотив: «Это будет последний…» А время идет, идет.

Но за ней мчится уже проклятый Энгер.

Снова Катя хрустнула пальцами. Зазвонил телефон.

Молоточек равнодушно ввергал Катю в ужас, бился у нее в голове, заставляя ее пальцы судорожно сжимать браунинг.

Караульный начальник медленно подошел к телефону.

— Тюрьма… Караульный начальник… Нет… Не было… Да… Слушаю-с…

Повесил трубку и равнодушно стал скручивать собачью ножку.

Катя перевела дыхание. Холодное прикосновение стали вызвало холодок и четкость мысли. Уже секунды не были вечностью.

Снова революционная воля сменила напряжение расчетом… Две пули начальнику, в дверь, захлопнуть засов и…

Ввели Галайду.

Галайда, презрительно сплевывая, остановился в дверях, смотря на Катю. На мгновение в его глазах мелькнула ирония, и он весь расправился, чувствуя, как по его пальцам пробежала истома при мысли, что если это конвоир, то…

— Вы едете со мною в штаб…

«Спасен» — пронеслась снова мысль, и Галайда даже прищурил глаза, чтобы в них нельзя было ничего прочесть.

Караульный начальник страшно медлил.

— Ну, в чем дело?

— Распишитесь, ваше превосходительство. Вот здесь, — услужливо подал «книгу арестованных» начальник.

Катя подошла и, улыбнувшись, четко расписалась.

Не читая, начальник захлопнул книгу.

— Прикажете дать конвойных?

Галайда качнулся.

— Не надо, — сказала Катя, — у меня вот… — и, вынув браунинг, зажала его в руке.

— Иди, — и начальник толкнул Галайду к двери за вышедшей Катей.

Свежий воздух в лицо… ночь… сон…

Прошли ворота.

— Вы свободны, товарищ. — Пожатие руки.

Галайда вздрогнул, но спокойно прошел в ворота.

Автомобиль.

Сели.

В воротах все еще торчал силуэт караульного начальника.

— Товарищ, спокойно. Я член пятерки.

Галайда сжал пальцы Кати.

— А я хотел уже душить.

— Что прикажете, ваше превосходительство?

Не выдержало сердце партизана. Кровь бросилась в голову, а из глаз смех, юмор. Партизан обернулся и крикнул:

— Передайте, товарищ, от меня поклон своему генералу!

Караульный начальник ожил, слово «товарищ» ожгло сознание. Сонное оцепенение пропало, он дернулся, сжал винтовку.

— Скажи, кланялся ему Галайда!

И автомобиль полным ходом мчался по улице.

Легко взбросилась винтовка, но не выстрелил начальник. Он слышал когда-то это странное имя.

— Галайда, — повторил он.

И он все понял, но было поздно… Бросился к телефону.

★

Каменщиков был основательно пьян, но все же он не спускал глаз с Макарова.

— Вас просят к телефону, — прервал его мысли Тзень-Фу-Синь.

Каменщиков быстро пошел к телефону.

Четкие слова караульного начальника как-то не достигали его сознания. Но все-таки из отрывочных фраз перед ним вырос факт неслыханного освобождения пленного.

— Что пленный сказал? Повтори.

— Кланялся его превосходительству: скажи, говорит, кланялся ему Галайда.

— Как имя?!! Имя?!!

— Га-лай-да!

— Галайда!!! — Холодные капли пота проступили на лбу Каменщикова… Этот вечно неуловимый, этот вечный атаман, на тачанках постоянно несущий поражение, этот Га-лайда, чье имя приводило в трепет и ужас лучшие части, был в их руках и ушел.

В ушах Каменщикова звенело. На висках надулись жилки. Переводя дыхание, он крикнул, в последней надежде, что, быть может, его кто-нибудь взял из своих:

— Кто расписался? Кто?

Через мгновение хриплый голос доложил:

— Какая-то «Ревком»…

Швырнул трубку, весь красный отскочил от телефона Каменщиков.

— Проворонили… Идиоты!

И, бросившись к генералу, задыхаясь от злобы, сделал резкий доклад. Макаров сообразил, и холодок пробежал по спине, а в глазах сверкнула радость, и смех раздвигал его челюсти.

«Молодец Катя». И равнодушно пил вино, безучастно осматриваясь вокруг, а сердце все дрожало от радости.

Генерал даже привскочил.

— Что? Кто смел? Поймать! Арестовать! Повесить!

Энгер переглянулся с Ивановым. Встали и быстро вышли из курильни.

Улицы, поглощенные тьмой, едва разрезывались глазами автомобиля. Где-то высоко, вверху, качались бледные, расплывчатые пятна света.

В поле зрения глаз авто появились силуэты трех качающихся пьяниц… Они шли так, что объехать их не представлялось возможным.

— Пьяная сволочь! — крикнул Энгер, высовываясь из застопоренного автомобиля.

Три силуэта на мгновение замерли, остановились, и вдруг распались. Средний, качнувшись, упал. Остальных поглотил мрак.

— Проклятие!

Вылезли из автомобиля, подошли к лежащему. Энгер хотел приподнять голову, но отдернул руки.

— Мокро… Посвети.

Иванов щелкнул электрическим фонариком. Луч света осветил руки Энгера. На руках была кровь.

— Кровь, — сказал Иванов.

Перевернули лежащего лицом кверху.

В небо, в туман, во мрак смотрели холодные глаза Лентулова. В них застыл страх, страх момента, когда глаза всех присутствующих товарищей уставились на него.