Укридж и Ко. Рассказы

Домой я отправился пешком. Я шел медленно, в глубокой задумчивости, натыкаясь на фонарные столбы и пешеходов. И, добравшись наконец до Эбери-стрит, испытал большое облегчение, увидев, что на моем диване сидит Укридж и курит. Меня переполняла твердая решимость тут же вырвать у него объяснение, что все это означает, даже если мне придется вытаскивать из него правду клещами.

— Привет, малышок! — сказал он. — Провалиться мне, Корки, старый конь, ты когда-нибудь на своем веку слышал про что-нибудь более поразительное, чем наша недавняя встреча? Надеюсь, ты не обиделся, что я притворился, будто не знаком с тобой? Дело в том, что мое положение в этом доме… Кстати, какого черта ты-то там делал?

— Я помогаю леди Лейкенхит готовить к печати мемуары ее покойного супруга.

— А, да, конечно! Помнится, я слышал, как она говорила, что намерена заарканить кого-нибудь для этой цели. Но какое невероятное совпадение, что им оказался ты! Однако о чем я? А, да! Мое положение в этом доме, Корки, настолько деликатно, что я просто не могу рисковать, вступая в обязывающие альянсы. То есть, кинься мы на шею друг другу, утвердись ты в глазах старушенции в качестве моего друга, а затем выкинул бы какой-нибудь фортель (а чего еще от тебя и ждать, малышок?), и тебя вышвырнули бы вон, то в каком положении оказался бы я, ты же понимаешь? Твое падение повлекло бы и мое. А я торжественно клянусь тебе, малышок, что самое мое существование зависит от благорасположения этой старушенции. Во что бы то ни стало я должен вырвать у нее согласие.

— Что вырвать?

— Согласие. На брак.

— На брак?

Укридж выпустил облако дыма и сентиментально прищурился сквозь него в потолок.

— Разве она не ангел во плоти? — нежно пророкотал он.

— Леди Лейкенхит? — спросил я ошалело.

— Олух! Нет, конечно. Милли!

— Милли? Девушка в голубом платье?

Укридж мечтательно вздохнул:

— Она была в этом голубом платье, когда я познакомился с ней, Корки. И в шляпе с этими, как их там? Дело было в подземке. Я уступил ей свое место и, пока висел на ремне над ней, мгновенно и бесповоротно влюбился. Даю тебе честное слово, малышок, я влюбился в нее на веки вечные между станциями Слоун-сквер и Южный Кенсингтон. В Южном Кенсингтоне она вышла. И я тоже. Я следовал за ней до самого дома, позвонил в дверь, добился, чтобы горничная впустила меня внутрь, а оказавшись внутри, наплел историю о том, как меня ввели в заблуждение и дали неверный адрес, и все такое прочее. Я думаю, они решили, что я чокнутый, или продаю страховые полисы, или что-нибудь там еще, но я не обиделся. Несколько дней спустя я пришел с визитом, а потом ошивался вокруг, следил за ними, оказывался рядом, куда бы они ни отправились, и раскланивался, и обменивался парой слов, и вообще давал почувствовать свое присутствие. Короче говоря, старый конь, мы с Милли помолвлены. Я установил, что Милли каждое утро в одиннадцать прогуливает собачку в Кенсингтонских садах, и тогда дело пошло. Разумеется, потребовались жертвы. Вставать в такую рань! Но каждый день я был там, и мы разговаривали, и кидали палки псине, и… как я уже сказал, мы помолвлены. Она самая изумительная, самая чудесная девушка, малышок, каких ты в жизни еще не встречал.

— Но… — начал я.

— Но, — сказал Укридж, — старушенция еще об этом в известность не поставлена, и всеми своими нервами, всеми фибрами моего мозга, старый конь, я ищу способов подластиться к ней. Вот почему я принес ей «Пеппо». Немного, скажешь ты, но и самая малость идет на пользу. Свидетельствует об усердии. А с усердием ничто не сравнится. Но конечно, в основном я полагаюсь на попугая. Он — мой козырной туз.

Я провел ладонью по бороздам моего лба.

— Попугай, — произнес я слабым голосом. — Объясни про попугая.

Укридж уставился на меня с искренним удивлением:

— Ты хочешь сказать, что до тебя еще не доперло? До человека с твоим интеллектом! Корки, ты меня поражаешь. Разумеется, я его слямзил. Вернее, мы с Милли слямзили его совместно. Милли — девушка одна на миллион, малышок! — как-то вечером, когда ее тетка обедала в гостях, засунула его в сумку и спустила мне из окна гостиной. И с тех пор я держу его за кулисами, пока время не созреет для эффектного возвращения. Вернуть без промедления было никак нельзя. Плохая стратегия. Умнее припридержать его несколько дней в резерве, демонстрировать усердие, подогревать интерес. Мы с Милли рассчитываем, что старушенция так ошалеет, когда птичка будет ей возвращена, что будет готова сделать для меня все, чего бы я ни попросил.

— Но с какой стати ты подсунул эту тварь мне? — гневно спросил я, вспомнив свое праведное возмущение. — Не знаю, как я справился с шоком, когда эта чертова шляпная картонка меня обругала.

— Извини, старичок, но так было суждено. А вдруг бы старушенции взбрело в голову посетить меня по той или иной причине? Я ведь не раз — это была ошибка, теперь я понял, — прозрачно намекал, как буду рад, если мне окажут честь выпить у меня чаю. А потому пришлось припарковать птичку у тебя. Заберу ее завтра.

— Заберешь сегодня вечером!