Укридж и Ко. Рассказы

— Думаю, ты ошибаешься. Я все тщательнейше продумал. Так какая?

— Слабина в том, что я к твоей инфернальной тетке и на сто шагов не подойду. Так что можешь отправляться к своему дружку, специалисту по подделыванию чужих писем, и сообщить ему, что он напрасно потратил лист хорошей писчей бумаги.

О тарелку звякнуло упавшее пенсне. Через стол на меня заморгали два удрученные глаза. Стэнли Фиверстоунхо Укридж был ранен в самое сердце.

— Да неужели ты хочешь сказать, что решил бросить это дело? — сказал он тихим дрожащим голосом.

— Я за него еще и не брался.

— Малышок, — сказал Укридж проникновенно, упираясь локтем в последний кусок своей грудинки. — Я хочу задать тебе один вопрос. Только один простенький вопрос. Ты когда-нибудь меня подводил? Был ли хоть один случай на протяжении нашей долгой дружбы, когда бы я понадеялся на тебя и был бы обманут? Ни единого!

— Всему бывает начало. И я начну сейчас.

— Но подумай о ней. Дора! Бедная малютка Дора! Подумай о бедной малютке Доре!

— Если это научит ее в будущем держаться от тебя подальше, она в конечном счете только выиграет.

— Но, малышок…

Вероятно, в моем характере таится какая-то роковая слабость, или же тот сорт грудинки, которую поджарил Баулс, обладал особым умягчающим свойством, но в любом случае, добрые десять минут оставаясь непреклонным, я встал из-за стола, связав себя обязательством, против которого восставали все фибры моего существа. Но в конце-то концов, в тяжелое положение попала девушка. Дух рыцарственности. Наш долг — протягивать руку помощи при всяком удобном случае, пока мы пребываем в нашей земной юдоли, и все такое прочее. И в четыре часа на следующий день можно было видеть, как я погружаюсь в такси и называю шоферу адрес: «Вересковая вилла», Уимблдон-Коммон.

Чувства, с которыми я переступил порог «Вересковой виллы» можно уподобить только тем, которые охватили бы меня при свидании с дантистом, который по странной прихоти судьбы был бы еще и герцогом. С той секунды, когда дверь открыл дворецкий супербаулсовского достоинства и, оглядев меня с плохо скрытой неприязнью, повел по длинному коридору, я пребывал в тисках страха и смирения. «Вересковая вилла» входит в число наиболее величественных уимблдонских особняков. Сколь величаво высятся они, как выразилась поэтесса, миссис Хеманс. После смиренной серости Эбери-стрит «Вересковая вилла», откровенно говоря, ввергла меня в трепетное благоговение. Ведущей темой в ней была предельная прибранность, которая словно насмехалась над моим мятым воротничком и осуждала мои пузырящиеся на коленях брючины. Чем глубже я проникал в дом по блистательно натертому паркету, тем яснее мне становилось, что я — жалкое отребье и мне не мешало бы подстричься. Выходя из дома, я и не подозревал, какие длинные у меня волосы, но теперь я, казалось, был весь обвешан свалявшимися непотребными патлами. Заплатка на моем левом ботинке, выглядевшая очень симпатично на Эбери-стрит, теперь пятнала пейзаж. Нет, я не чувствовал себя непринужденно, а когда мне пришла в голову мысль, что через минуту-другую мне предстоит встретиться лицом к лицу с теткой Укриджа, этой легендарной фигурой, меня преисполнило тоскливое восхищение прекрасной душой того, кто терпит подобное, лишь бы помочь девушке, которой он даже не был представлен. Сомнений быть не могло — факты говорили сами за себя, — я был чуть ли не самым великолепным типусом, с каким мне довелось повстречаться. Тем не менее, как ни крути, брюки пузырились у меня на коленях.

— Мистер Коркоран, — доложил дворецкий, открывая дверь гостиной. Произнес он эти слова с интонацией, не оставлявшей сомнения, что он снимает с себя всякую ответственность. Раз уж я приглашен, дал он ясно понять, то его долгом, пусть и омерзительнейшим, было проводить меня в гостиную, но теперь он умывает руки.

В гостиной наличествовали две дамы и шесть пекинесов. С пеками я свел краткое знакомство во время их ускоренного курса обучения в Укриджском Собачьем Колледже, но они как будто меня не узнали. Случай, когда они угощались обедом за мой счет, как будто изгладился из их памяти. Они по очереди подходили, нюхали и удалялись, словно мой букет их не вдохновил. Они, казалось, давали понять, что солидарны с дворецким в его оценке молодого визитера. И я остался один на один с дамами.

Из них (читая справа налево) одна была высокой костлявой особой женского пола с ястребиным лицом и каменными глазами. Другая, на которую в тот момент только мимоходом взглянул, была невысокой и, показалось мне, приятной наружности. У нее были глянцевые волосы, чуть припудренные сединой, и кроткие молочно-голубые глаза. Она напомнила мне кошку благородного происхождения. Я принял ее за гостью, заглянувшую выпить чашечку чая. И свое внимание я сосредоточил на ястребихе. Она смотрела на меня пронизывающим пренеприятнейшим взглядом, и я подивился ее точному сходству с портретом, который сложился у меня в уме от рассказов Укриджа.