Укромное место

– Пилар тоже приедет? – спросил он. – Пока вы здесь?

– Я не знаю.

– Давно ее не видел. Она работает вместе с вами в Англии?

– В Ирландии, – поправила я.

– А-а, – он качнул головой. – Это не одно и то же, да? Совсем другое место.

– Совсем, – улыбнулась я.

– Гиннесс, – сказал он.

Печальный, но неизбежный факт: стоит упомянуть, что ты из Ирландии, как люди вспоминают пиво «Гиннесс».

Я кивнула.

– Я пивал… Пил… Однажды, – сказал он. – Прости, мне не очень понравилось.

– Я его тоже не очень люблю, – призналась я. – Я больше по вину.

– Здесь много хороших вин, – сказал он. – Их стоит попробовать.

– Постараюсь.

– Моя семья делает вино, – сказал он. – Я принесу в следующий раз.

– Нет, это совсем не обязательно… – заторопилась я и сразу поняла, что это невежливо с моей стороны. – Будет хорошо. Спасибо.

Закончив с плиткой, он накрыл предмет, который, как я поняла, был насосом для бассейна.

– Я установил время, когда он будет включать и выключать, – пояснил он. – Это нужно, чтобы вода оставался чистой.

– Отлично, – сказала я.

– Теперь в нем можно купаться.

– О'кей.

Он закрыл люк и закинул шланг на плечо.

– Увидимся. Следующая неделя. Ты здесь на много недель, да?

– Я еще точно не знаю, – сказала я. – Но на следующей неделе точно буду тут.

– До встречи, – уверенно сказал он. – Я принесу вино.

– Спасибо. Нужно ли мне закрывать за тобой ворота?

Он задумался на секунду, а затем покачал головой.

– У меня есть кнопка. – Он залез в карман шорт и вынул пульт. – Все о'кей.

– Тогда увидимся на следующей неделе.

– Hasta luego[2]^*, – сказал парень и направился к машине.

* * *

Я – женщина с надломленной судьбой. Мой любовник погиб при несчастном случае. Он предал и меня, и свою жену, о которой я даже не подозревала. В душе моей ком из горя и сожаления. Я ушла в отпуск за свой счет и провожу его в одиночестве в чужом доме. Не спала нормально уже несколько месяцев. Приехала на виллу, чтобы снова обрести покой, хотя знаю, что мне уже никогда не стать прежней.

И вот, ни с того ни с сего, я залюбовалась чистильщиком бассейнов.

– Да ты просто порочная женщина, Джуно Райан, – сказала я вслух, вернувшись на кухню. – Нет у тебя ничего святого. Как ты вообще могла себе такое позволить…

Я запретила себе думать о том, какие картинки могли бы дальше возникнуть в моей голове, если бы я себя не остановила. Вместо этого, я сделала кофе и взяла его с собой на каменный столик, вместе с круассаном, купленным в магазине.

Когда я слизнула последние крошки круассана с пальцев, объявился Банко и прыгнул ко мне на скамейку. Ткнулся головой в колени и счастливо замурчал.

Почему от кошачьего мурлыканья сразу расслабляешься? Присутствие Банко меня успокоило и предотвратило волну недовольства собой. Нельзя думать о плохом, когда чешешь кота за ушком. Это просто невозможно. Сидеть на жесткой каменной скамейке было неудобно, но мне не хотелось вставать и тревожить его.

– А ты вот совсем не стесняешься меня потревожить, – заметила я, когда ноги стали неметь. – Это правда, что кошки считают себя божественными существами.

Телефон завибрировал, пришло сообщение от Клео. Она выразила надежду на то, что я прекрасно провожу время на отдыхе. Я ответила, что так оно и есть. Не упомянув только о чистильщике бассейнов. Но я отметила, что теперь у меня есть компания в виде кота.

Ты – одинокой женщиной с котом, – ответила она. – Похоже, нужно тебя навестить.

Всегда пожалуйста, – ответила я.

Постараюсь, – написала она в ответ. – Но ты знаешь, как тут у нас. Суета безумная. Кстати, сегодня к работе приступила новый рентгенолог. Очень компетентная.

Это хорошо, – написала я.

Мы перекинулись еще парой сообщений, затем Клео сообщила, что у нее закончился перерыв и нужно возвращаться к работе. Я представила ее на первом этаже клиники, представила, как она вежливо беседует с пациентами. Как старается развеять все их тревоги. Иногда пациенты спрашивают, заметили ли мы что-нибудь на рентгеновском снимке? Ставить диагноз и сообщать им – это не наша задача, это задача врачей, вроде Брэда Макинтайра. Но, разумеется, иногда опухоль видна невооруженным глазом, и ты понимаешь, что человеку предстоит тяжелый путь. Такие моменты самые трудные в нашей работе.

Я испытывала чувство вины. Клео осталась там, в клинике, на передовой, ей приходится делать часть моей работой, объяснять новому рентгенологу, как у нас всё устроено, в то время как в моем списке дел самое сложное – это выбрать, что я буду есть на обед.

Это как-то неправильно. Я не должна была так распускаться. Я не должна была позволить личным проблемам повлиять на работу. Должна была справиться.