Укрощение любовью, или Уитни

Открыв дверь, Клейтон тихо переступил порог. Уитни сидела спиной к нему в большой медной ванне. Над ней стояла горничная с махровой салфеткой и мылом. Клейтон не двигался, зачарованно глядя на жену, умирая от желания подойти и стиснуть ее в объятиях, голую и мокрую, отнести на постель и войти в глубины этой соблазнительной плоти, забыв обо всем. Однако он чувствовал себя недостойным говорить с ней, не то чтобы коснуться. Он и был недостоин. Дважды за то время, что они знали друг друга, он проявил к ней такую звериную злобу, на которую прежде не считал себя способным. Боже! Уитни носит его ребенка, а он ни разу не удосужился спросить, как она себя чувствует! Как могла эта худенькая девочка вынести тяжкое бремя его бесчеловечной жестокости и при этом не возненавидеть мужа, как он того заслуживает?!

Клейтон глубоко прерывисто вздохнул.

Кларисса подняла голову, увидела хозяина, который направлялся к ванне, засучивая на ходу рукава, и зло сверкнула глазами. Она уже открыла рот с очевидным намерением высказать все, что думает о его светлости, и не важно, что тот носит титул герцога, однако Клейтон успел опередить ее, повелительно указав на дверь. Горничная нехотя вручила ему мыло и салфетку и вышла, не сказав ни слова.

Клейтон с мучительной нежностью намылил спину Уитни, стараясь делать это как можно осторожнее.

– Как хорошо, Кларисса, – пробормотала Уитни, когда намыленная салфетка скользнула по ногам. Обычно Кларисса предоставляла госпоже мыться самой, но последнее время так волновалась и тревожилась за нее, что Уитни уже привыкла к этим не совсем обычным услугам.

Розовая, со сверкающими каплями душистой воды, Уитни поднялась и ступила из ванны на коврик. Она уже хотела повернуться и взять полотенце, но Кларисса с ее чрезмерными заботами, едва прикасаясь, уже вытирала шею, плечи и спину.

– Спасибо, Кларисса, теперь я сама. Поужинаю здесь, а потом оденусь и спущусь…

Обернувшись, Уитни потянулась за полотенцем. С лица сбежала краска. Ноги задрожали, и она, пошатнувшись, едва не упала при виде мрачного, неулыбающегося, но от этого не менее красивого лица мужа, который молча продолжал вытирать ее. Уитни, онемев, в состоянии полного паралича, застыла на месте, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить.

Клейтон начал промокать полотенцем влагу на бедрах и животе, и Уитни смутно ощутила, что его руки чуть задержались, но он и не думал ласкать ее. Уитни отчаянно пыталась сообразить, что происходит. Клейтон здесь и больше не сердится на нее, но продолжает молчать. И даже не улыбнется. И дотрагивается до нее не властно, как муж… а… униженно… как слуга!

Комок слез подступил к горлу, не давая дышать. Герцог стал ее горничной, желая показать, что пришел с повинной, пытаясь показать, как принижен и жалок.

Клейтон осторожно усадил Уитни на стул у самой ванны, не глядя на жену, опустился на колено и начал промокать полотенцем капли, все еще оставшиеся на ногах.

– Клейтон, – прерывисто прошептала она, – о, пожалуйста…

Но Клейтон, не обращая внимания на мольбы, пробормотал искаженным, полным боли голосом:

– Если мне когда-нибудь придет в голову, будто ты решила снова покинуть меня, какими бы вескими ни были при этом причины, я велю запереть тебя в твоей комнате и заколотить двери, да поможет мне Бог!

– А ты останешься вместе со мной в этой комнате? – дрожащим голосом спросила Уитни.

Клейтон поднял ее изящную ножку, нежно приложил к щеке и поцеловал.

– Да, – шепнул он и, встав, подошел к гардеробу.

Вынув оттуда синий шелковый халат, он вновь направился к жене. Уитни просунула руки в рукава и стояла, как кукла, пока Клейтон завязывал пояс халата. Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и понес к низкому столику, где стоял поднос с ужином. Опустившись в кресло, он усадил жену себе на колени и снял крышку с первого блюда. Уитни поняла, что он хочет собственноручно кормить ее. Нет, этого она не вынесет!

– Не надо, – тихо запротестовала она, обнимая мужа и пряча лицо у него на груди. – Прошу тебя, не делай этого! Просто поговори со мной! Пожалуйста, поговори!

– Не могу, – выдохнул Клейтон, задыхаясь. – Не могу найти слов.

Мучительная тоска в его голосе была такой безнадежной, что у Уитни из глаз брызнули слезы.

– Зато я могу, – захлебываясь слезами, выдавила она. – Ты сам научил меня им: я люблю тебя. Я люблю тебя.

Клейтон провел пальцами по роскошным каштаново-рыжеватым прядям и бережно взял в ладони прекрасное лицо.

– Я люблю тебя, – отозвался он хрипло. – Боже! Как я люблю тебя!

Стрелки на часах из позолоченной бронзы показывали уже половину второго. Клейтон нежно смотрел на спящую в его объятиях жену: растрепанная головка доверчиво покоилась на широкой мужской груди. Осторожно отведя локон со щеки Уитни, Клейтон прижал ее к себе и коснулся поцелуем лба.

– Я люблю тебя, – тихо сказал он, хотя знал, что Уитни спит и не слышит. Но ему необходимо было снова и снова повторять эти слова.

Он произносил их в душе каждый раз, припадая губами к ее влажному рту в жадной потребности или с невыразимой нежностью.

– Я люблю тебя.