Укрощение спортивной

Марджаана не дожидается ответа, а отходит обратно к джипу. Оскари обнимает её и делает нам знак молчать. Оксана кутается в шубку, кулачки находятся у подбородка, словно её знобит. Мне тоже чуточку не по себе оттого, что сейчас мы встретимся с неизвестным. С тем, кто общается с духами и может заглянуть за грань реальности.

— Ох, вот только шарлатанов мне не хватало, — слышится за спинами голос Юрия.

Он пытается дозвониться до предприятия, но, увы, мы оказываемся вне доступа сети. А там случилось что-то серьезное, судя по выражению его лица.

— Вяйнямейнен не шарлатан, вы лучше потише о нем коворите, а то он мошет услышать, — озабоченно шепчет Оскари.

Наша группа застывает и смотрит, как медленно, очень медленно и торжественно открывается дверь. Так может открываться вход в преисподнюю, где неторопливые черти вяло переворачивают грешников на раскаленных сковородах. Черный провал двери, а за ним неизвестность.

И ни звука. Даже ветер затих, словно присел на бампер машины и старается вместе с нами что-нибудь разглядеть в чернеющем провале.

— Захотите, колтун вас штет, — шепчет Оскари и хватает Юрия за рукав. — Не нато всем вместе, лучше по отному. Кто из вас смелый, тот пусть пойтет первым.

Кто смелый? Вряд ли я могу себя к безумцам, которые могут очертя голову броситься в любую авантюру. Однако, рядом находится Оксана. Поэтому я делаю шаг вперед.

— Захвати с собой сумку. Поставишь её кте-нипуть у порока. Старайся не смотреть в клаза колтуну, кто знает, что у неко на уме. Спроси не польше трех вопросов, если захочет, то сам тепя спросит, — напутствует меня Оскари.

С каждым словом внутри распространяется холодок, будто разжевываю черный ментоловый «Холлс» на морозе. Я не трус… но я боюсь. Но раз сделал шаг, то нужно делать и второй, а дальше получится легче. Снег хрустит под ногами: «Трус. Трус. Трус. Трус» Он злит меня и раздражает. Я наклоняюсь за сумкой и поворачиваюсь к стоящим. Оскари с Марджааной смотрят выжидающе, Оксана прикусывает пальчик, Юрий пытается дозвониться.

— Если не вернусь, считайте меня коммунистом.

— С радостью, — тут же откликается Юрий. Оксана шлепает его по плечу, а он шутливо отшатывается и выставляет руки.

Я вхожу в темноту сеней. После уличной слепящей белизны ещё долгих полминуты не могу увидеть, куда мне идти. Под ноги попадает жестяной бак и отзывается грохотом на неловкого посетителя. Что-то падает и звенит на полу, будто рассыпали кучу алюминиевых ложек. Под руку попадает дверная ручка, и я тяну её на себя.

Первое, что меня встречает — запах затхлости. Так может пахнуть мумия Тутанхамона, если к ней принюхаться. В полутемной комнате возле печки шевелится куча тряпья. Большая куча, похожая на ежа в опавших листьях. Ни рук, ни ног, а тем более головы не видно в этих лохмотьях.

— Пошто пришел? — скрипучий голос похож на скрежет ножа по оконному стеклу.

— Я от Оскари и Марджааны. Они нас привезли, чтобы вы нам погадали, — отвечаю я несмело, а сам осматриваюсь, куда можно поставить сумку.

— Ты пошто смехом-то зовешь? Кака я вам гадалка? Пошел до хода, пасынок зверя.

Я стою и не понимаю — что я не так сделал. Вроде бы всё как говорил Оскари, а на деле меня натуральным образом посылают, да ещё и обзывают.

— Што встал? Пошел-пошел! — бубнит эта куча тряпья.

Из-под тряпок не видно — мужчина это или женщина. Кажется, что этот колдун успевает про меня забыть, так как покачивается на табуретке и что-то мычит себе под нос.

Я ставлю сумку на пол и собираюсь уходить.

— Што там? — вопрос застает в двери.

— Не знаю, это оставили Оскари и Марджаана.

— Ты не знашь, а нясешь. Што табе кажут, то и делашь. Хде же твоя башка-то? Али токмо для шапки годна?

Я стою и не знаю, чего ответить. Вроде и правильные вещи говорит, а с другой стороны мог бы быть и повежливее. Предпочитаю привычную манеру поведения — сдержаться, а потом вечером придумать достойный ответ. Но не судьба мне выйти.

— Мне тваво и даром не нать, коль не знамо чаво приволок. Забирай да топай отсель, коробка нищая.

Такое обхождение возмущает до глубины души. Да что за дела? С какой радости этот хмырь позволяет себе меня оскорблять? Закутался в тряпки и думает, что король? Дай-ка я взгляну в глаза этого «короля».

Как только я делаю шаг к сидящему колдуну, как тут же навстречу мне взлетает черная рука со страшными струпьями на коже. И в нос ударяет запах… Запах давно не мытого тела и гниющей плоти. Я невольно отшатываюсь, как можно отшатнуться от канализационного люка, из которого выползает содержимое.

— Пошто надвигашься, аки глыза каменна? Жмешь в себе семя мужско, так не пред мною его плескать нужжо. Блазниться мне, што буди у тебя скорополучно битва со вторым самим собой. Корить себя бушь, коли проиграшь, а коли выиграшь, так вдвойне убиваться бушь. Покуда не сгнобишь дурну натуру свою, да не перешерстишь жизнь прежню, не будет рядом с тобой горлицы лазоревой. От лихорадства не мотайся, встреть открытой грудиной. А покуда поди прочь, Борис!