Укрощение строптивых

Смысл рокерства в ярко выраженном протесте против скуки и размеренности современной жизни. Этот протест выражается в пристрастии к черным одеждам, в обилии железных цепей, черепов и в категорическом отрицании устоев омещанившегося общества. Художественное выражение этого протеста — тяжелый полуподпольный рок, его болезнь — смерть от передозировки наркотиков. Совсем не то милые и безобидные байкеры. Большинство из них в свободное от езды время прилежно служат в различных конторах, офисах и банках. После работы они нацепляют «косухи», надевают подбитые железными подковками «казаки», выводят из стоила своих застоявшихся железных коней и растворяются в ночи, летя навстречу ветру и собственной гибели. Это большей частью невинные тихопомешанные люди, зацикленные на своих железных конях. Всю зиму и добрую часть весны они днюют и ночуют в гаражах, разбирая по косточкам мотоциклы, чтобы к весне собрать из них доселе не виданное чудо.

Но и это не главное… Философия байкерства не столько в протесте, сколько в движении. Остановка для настоящего байкера означает физическую смерть. Жизнь в движении, и в движении — жизнь. Ведь «убиться» на мотоцикле проще простого. Резкий боковой порыв ветра, лопнувшая шина или цепь передачи, клин двигателя, мокрая листва или рельсы, пятно машинного масла, банальный камень — и машина на скорости за сотню идет юзом, а потом — падение. Своего «последнего» падения ждешь каждую секунду, и ожидание завораживает, как медитация. Вот только встретить этот миг хочется с широко открытыми глазами.

Воздух на скорости 120 километров в час проникает в шлем, раздирает рот, глаза становятся рачьими — под веки попадает сокрушительный ветер. На скорости 140-150 с головы уже срывает шлем, а из-за жуткого дорожного полотна (иного в нашей стране нет) начинаются страшные вибрации. А холод! Даже в теплый летний день, летя за городом по трассе, в низинах мерзнешь в полосах холодного, остывшего воздуха, но зато через секунду, когда взлетаешь на холм, тебя обдает африканской жарой. Но самое страшное для мотоциклиста — дождь. Тогда уж пьешь воду стаканами. Останавливаться на обочине бессмысленно, лучше ехать — так почему-то теплее. Морось, попадающая на лицо сквозь забрало, напоминает булавочные уколы, тогда как крупные ливневые капли похожи на удары кулаков, и во рту появляется металлический привкус крови.

Зато, когда рядом летят твои друзья, и ты знаешь, что в случае падения они обязательно придут тебе на помощь, когда упругий воздух ласкает лицо, а кожаная куртка ведущего как путеводный маяк виднеется где-то далеко впереди… кажется, что это и есть счастье!

Со стороны групповая езда байкеров четкостью и слаженностью напоминает физкультурные праздники времен тоталитаризма. Есть ведущий, есть замыкающий. Все сигналы ведущего повторяются водителем каждого мотоцикла: пальцы рогулькой — выстраиваемся в колонну по двое. Один палец вверх, в затылок — дорога сужается. Скорость колонны на трассе определена раз и навсегда: 100 — 120. Тех, кто не может держать общий темп, не уважают. Ясно сразу — человек боится скорости и рискованных обгонов. А рисковать приходится постоянно, иначе безнадежно отстанешь и поломаешь весь ритм движения. Так что скучно не бывает — надпочечники только и успевают выбрасывать в кровь адреналин…

Автомобилисты недолюбливают байкеров за вертлявость и непредсказуемость. Московское ГАИ относится к ним добродушно-снисходительно, как к любимым, но шаловливым детям или как к одной из достопримечательностей города. Рядовые граждане их просто боятся, по простоте душевной путая с бандитами. Да и внешний вид любителей быстрой езды внушает опаску. Вместо белых одежд и крыльев за спиной они носят черную клепаную кожу, косынки, завязанные узлом на затылке, черные перчатки, «казаки», подбитые железными подковками, которые при экстренном торможении выбивают из асфальта красивые искры.

Страх рядовых граждан перед ни в чем не повинными байкерами проистекает из самой истории этого движения. Недаром за ними в американских Штатах закрепилось выражение «беззаконные байкеры» — «outlaw bikers».

В конце сороковых годов молодежь, вернувшаяся домой, в Америку, после Второй мировой войны, была крайне разочарована тем, что она нашла дома.