Укрощенный тигр

– Всем экипажам, внимание, говорит Мороз, приказываю отступать. Повторяю – отступление. Первыми отходит рота Зимина, потом Соколов, командиры КВ, прикрываем тылы. Направление вдоль холма и на восток, в сторону опорного пункта в Тихоновке.

Раздался треск, и откликнулся знакомый голос Зимина:

– Есть отступать.

– Соколов, Семерка. Прием, Семерка, слышишь меня? Уводи своих ребят, кто еще живой. Семерка!

Мороз выругался под нос прямо в эфире – что там случилось с новым ротным. И рявкнул новую команду:

– Зимин командует двумя ротами, заменяет Соколова. Всем экипажам «тридцатьчетверок», за Зиминым в отступление!

Остатки разбитого батальона потянулись в тумане черного маслянистого дыма с дороги, один за другим скрываясь за земляной возвышенностью. Пехота армии вермахта принялась поливать их дождем из пуль, издевательски, с насмешкой. Они не причиняли вреда бронированным тяжелым КВ, которые могли раздавить любого из фрицев одним движением, но стрельба не прекращалась, пока последний советский танк не скрылся за поворотом. Немцы словно устроили торжественный салют, празднуя такую быструю победу. Немецкие танки тоже были подбиты, уничтожена артустановка, но еще осталась пехота, бодрая, рьяно прущая с автоматами на ослабевший батальон. От этого Морозу было в два раза горше: понесли большие потери, командный состав погиб почти весь, и ротный командир, и комбат. Их батальон сорвал боевую операцию, а теперь и фрицы, как брехливые собаки, лают им вслед из автоматов.

Он бросил радисту:

– Связывайся со штабом, срочно! Надо доложить, что нас разбили во всю голову.

Тот послушно кивнул и закрутил рукоятки радиостанции. Оказавшись на безопасном расстоянии, Мороз глухим от стыда голосом отчитался:

– Попали в засаду. Потери больше половины батальона, как будем на нейтральной полосе, сообщу по личному составу и единицам технике. – Мороз сжал большие кулаки, даже помехи связи не могли скрыть боль в его голосе. – Майор Савченко погиб, подбит снарядом. Старший лейтенант Соколов пропал.

– Как это пропал, Мороз? – резко уточнил на том конце провода голос политрука. – Не может целый танк пропасть, это же не травинка в поле. Экипаж на связь когда выходил последний раз?

– В начала боя, Соколов командовал ротой. Потом в «семерку» попал снаряд, машина съехала с дороги, больше я его не видел. На позывные не отвечает, среди отступивших его нет.

– Товарищ капитан, – голос у политрука налился сталью, – вы приняли командование батальоном вместо погибшего Савченко. Подразделение разбито, из-за этого будет свернута вся наступательная операция. Красная армия наступает, а наша танковая бригада благодаря вам отступает и несет потери! Вы ответите за все!

– Слушаюсь, готов понести наказание, – только и смог выдавить из себя капитан.

– Это вы уже перед командованием штаба будете рассказывать. – И эфир наполнился тишиной, сеанс связи был окончен.

Мороз стянул с головы шлемофон, в полумраке отделения его бойцы не видели, как из глаз взрослого мужчины текут слезы. Не в силах сдержаться, он уткнулся лицом в промасленную ткань шлема и заорал что было сил, выкрикивая самые грязные ругательства в адрес проклятых фашистов. Ему было неимоверно стыдно за проигранный бой, позорное отступление. А еще чернее на душе было из-за потери сослуживцев, однополчан, с которыми прошел всю войну, что стали танкисту близкими людьми. Теперь они лежат там, изувеченные, опаленные огнем до черноты, а он жив, бежит как последний трус с поля боя и даже не может похоронить их по-человечески, отдав последний долг.

Весь экипаж командирского КВ молчал, без единого слова трясясь на ухабах размытой дороги. Они понимали, что не будет у крепкого капитана больше возможности выразить свое горе, выплюнуть резкими словами. По приезде отчитываться ему перед штабом, собирать живых и раненых, снова вдохновлять бойцов после неудачного сражения. Не будет у него и минуты времени, чтобы завыть по-звериному от переполняющей, рвущей изнутри боли.

* * *

Соколов откинул люк, выглянул наверх и с удовольствием глотнул свежий воздух. Небольшой перерыв они заслужили. Но одно теперь плохо: машину не видно из-за кучи обломков и мусора, но и ему теперь тоже не видно, как далеко продвинулись танки его батальона. Алексей покрутил настройки бинокля, но от дороги по центральной улице шло понижение рельефа местности, в которую они и спустились в поисках укрытия. И теперь ему были видны лишь черные столбы дыма от пылающей техники. Даже на расстоянии от густого химического запаха в горле першило при каждом вдохе. Он прислушался к выстрелам, все реже и реже, ни канонады гаубиц, ни коротких ударов танковых орудий, только стрекот автоматов. Странно, ведь по плану сейчас машины должны продвигаться сюда к началу жилого сектора. Что-то идет не по плану, ведь никто не ожидал нападения штурмовой танковой группы, еще и с поддержкой артиллерии и стрелков.