Укроти своих демонов (СИ)

— Кхем, ты не мог бы выйти? Я переоденусь, — с неловкостью попросил Ботан. Чувак послушно вышел за дверь.

У парадной уже стояла роскошная машина, отправленная Евой. Она знала, что этим Ботана к себе не привяжешь, но всё же старалась демонстрировать своё (читать как отцовское) богатое состояние.

Ботан поздоровался с водителем и уставился в окно, размышляя о том, какие последние слова он скажет Еве. То, что эти слова будут последними, он не сомневался. Он был уверен в этом на сто процентов. А зря…

Вечером не было пробок, так что Ботан доехал довольно быстро. Охрана уже не задавала лишних вопросов, просто открыла ворота и всё. Ева стояла в самых обычных шмотках, на удивление, одежда на ней была закрытая. Видимо, она уже понимала, что на ночь любви рассчитывать глупо.

— Проходи, — серьезно сказала она. Ботан прошёл за ней на первый этаж. Ева села на диван, скрестив ноги, приказала горничной сделать кофе. Ботан почувствовал, как часто бьётся его сердце. Он знал: сейчас изменится очень многое.

— Как дела? — спросила она спокойно, как ни в чем не бывало. Ботан проигнорировал этот вопрос. Ева придвинулась к нему поближе и легонько укусила за ухо. Ботан рявкнул:

— Не надо!

Ева села по стойке смирно, испугавшись. Александрова даже не догадывалась, что он может и кричать, и давать отпор, плясать не под её дудку.

— Скажи мне, Ева, — начал Ботан разговор, — Ты мне когда-то врала?

Ева улыбнулась так мило, как маленькая и сказала:

— Ну что же ты такое говоришь? Я была честна с тобой. Всегда.

— Ты мне никогда не изменяла? — продолжал Ботан допрос. Ева не могла понять, что происходит, и к чему все эти вопросы. Она вскочила с дивана, всплеснула руками и воскликнула:

— Как ты можешь такое говорить? Я? Я не изменяла! — Но Ева невольно кивнула, будто давая положительный ответ.

— Ты уверена в своих ответах? — спрашивал Ботан, ощущая желание ударить её за многочисленное враньё. Ева сказала:

— Да.

Тогда Ботан достал тот самый конверт, наугад вытащил несколько фотографий и без комментариев швырнул к её ногам.

Ева подняла все это, быстро осмотрела снимки и поняла, что все окончено. Это точные доказательства всех ее измен. Но дальше произошло то, чего точно никто не мог ожидать.

Ботан схватил ее за щеки, сжал руку, прижал к стене и прошипел с сильной злостью:

— Я хочу, чтобы ты мне сама лично призналась во всём. Я знаю эту информацию от других, но от тебя нет. Я хочу услышать это лично от тебя!

Ева запаниковала. Всё внутри задрожало. Она считала себя в тот момент невинной жертвой Что он просто так на неё накинулся.

— Да, я изменяла. Да, я тебя использовала для своей выгоды. Доволен? — слова посыпались из Евы, будто горох, — Но ведь это нормально. Ты тоже мог спать с другими, я не была бы против.

— Ты серьёзно? — Рука Ботана разжалась, и Ева отошла от стены, — Как ты можешь такое говорить?

Неужели для тебя не существует каких-то ценностей, норм морали, чести, достоинства, нравственности?.. Хотя, тебе вряд ли знакомы эти понятия.

Несмотря на то, что Ботан был готов к такому исходу, после ее признания его как будто пронзили тысячью ножами.

— Что же ты делаешь на экономическом факультете? Тебе в театральный надо! — закричал Ботан. Его голос звенел от горечи, — Российский кинематограф загнётся без такой талантливой актрисы, как ты! Признаю, ты блестяще сыграла свою роль. Снимаю шляпу. Роль любящей, порядочной девушки. Я даже поверил тебе. Я доверился. Я отдался тебе полностью, думая, что хотя бы ты будешь меня любить. Но я ошибся. Ты — моя самая страшная ошибка, которую я никому не пожелаю совершить.

В Еве даже ничего не дрогнуло. Она не чувствовала раскаяния, обиды, грусти — ровным счётом, ничего.

Ботан упал на диван, схватился за лоб и пробормотал, как в горячке:

— Хорошо притворяться влюбленным — это же почти любить. Невозможно так отлично играть, когда ты не испытываешь даже банальной симпатии к человеку. Убей меня, молю. Я не хочу больше всего этого. Убей. Я не смогу жить после такого позора и унижения, — взмолил Ботан.

— Ой, потом меня посадят, если я тебя пристрелю, — равнодушно произнесла Ева.

— Тебя и так стоило бы посадить за то, что ты сделала со мной. Но я не напишу заявление, не бойся. Пускай… Это останется на твоей совести.

Всё, что было между нами, было лишь жалким цирком, театром абсурда. Это отвратительная пародия на любовь. Да, я признаю, я не так уж и ровно дышал по отношению к тебе, но если что-то и зарождалось, то ты это убила, разорвала, уничтожила. Мои чувства были будто бабочки, летящие на пламя твоего грандиозного обмана.

Мы просто умело, мастерски играли в любимых, притворялись, что любим, но по факту, всё это было ложью, сладкой, приторной, с долгим послевкусием. «Ничтожество вам второе имя»².