— Жива, — Ром коснулся точки пульса на шее девушки. — Только без сознания и… — горгул опустил свободную руку ниже и вдруг отдернул.
— Что? — насторожилась я.
— Не знаю. Словно обожгло что-то… Ее надо перенести в безопасное место, осмотреть и в случае необходимости оказать помощь.
— Сможешь переместить ее домой… то есть в особняк лорда Данмара?
— А ты? Я не могу перенести сразу двоих.
— Перемести Фреа, а за мной вернешься позже, — отмахнулась я. Я-то вполне цела и стою на своих двоих, а бедная девушка еле дышит, да к тому же демоны разберут, как на ней отразилось произошедшее и что теперь вообще будет. — Не беспокойся, ничего со мной не случится. И мне надо поискать Мортона.
Ром поудобнее перехватил Фреа, выпрямился.
— Дезире, ты ведь понимаешь, что с высокой долей вероятности он мог не выжить… — голос горгула прозвучал тихо, с официальным суховатым сочувствием.
— Понимаю, — кивнула я. — Но мне надо убедиться. Иди уже.
— Я вернусь за тобой.
— Я знаю.
Ром вместе с Фреа исчез, и я осталась одна.
Еще раз огляделась.
Подобрав юбку, основательно перепачканную, в темных пятнах, — ох, полагаю, выгляжу я сейчас немногим лучше Фреа, — сделала шаг-другой, осторожно переступая через камни.
Больше никаких тел в пределах видимости.
— Мортон? Мортон!
И лишь вкрадчивый плеск реки за обрывом был мне ответом.
— –
Фреа
Правда крепка, горька на вкус, словно порция виски, выпитая залпом. Поначалу ты не можешь сделать вдох, на глаза наворачиваются слезы, в горле першит от с трудом сдерживаемого кашля, но стоит подождать минуту-другую, перетерпеть неприятные ощущения, и все разительно меняется. По телу разливается тепло, голова становится легкой и кажется, будто ты готова обнять весь мир.
Надо только подождать.
Я жду. Мне неприятно общество семьи, любое общество, вынуждающее улыбаться натянуто и болтать о всяких пустяках, когда больше всего на свете хочется посмотреть в глаза тех, кого я люблю, и спросить.
Вы знали? Вам известна правда обо мне, вашей сестре, родной и двоюродной, известно, что со мной сделали и зачем? Рассказал ли вам о том мой отец, или это тайна для всех, не только для меня?
Стараюсь не думать об этом. Не знаю, как буду относиться к Элану и Катерине, если вдруг им что-то известно.
Не знаю, как отныне относиться к папе. Никак не могу взять в толк, почему я, за что он так поступил именно со мной? Папа любит нас обеих, но мне, особенно в юности, казалось, что меня он любит немного больше. Балует. Позволяет то, чего не позволяет Катерине, чего не позволяют другие высокородные отцы своим дочерям на выданье.
Меня не отправляли ко двору в услужение Ее величеству Антуанетте. Я приезжала на сезон, если хотела, и проводила при дворе столько времени, сколько желала, веселилась и дружила с теми, кто мне нравился, а не с теми, кто мог быть полезен нашей семье. Я читала что хотела, одевалась как хотела — само собой, оставаясь в рамках, дозволенных молодой леди из хорошей семьи. Говорила что хотела и, хотя никогда не произносила ничего фривольного или кощунственного, неприличного, меня никто не поправлял, не одергивал, ничего не запрещал. Я знала, что от меня ждут и какой я должна быть в глазах общества, дабы не уронить честь и имя рода, и я всегда, всегда старалась соответствовать, всегда помнила, что я Ренье.
Меня не пытались выдать замуж против моей воли. Если кавалер был мне неприятен, я без малейших колебаний отвергала его, и папа никогда не спорил, не возражал, кем бы ни был этот молодой человек, из какой семьи бы ни происходил. Подруги завидовали мне, говорили, что я счастливица, могу выбирать жениха по своему разумению, могу выйти замуж по любви, а я смеялась. Такая, как я, не может сочетаться браком с любимым, никто не отменял долга перед семьей, просто событие это казалось тогда бесконечно далеким, недостижимым отчасти. Я не вышла замуж ни в двадцать лет, ни во все последующие годы, так кто знает, когда оно еще произойдет?
И все же я не спорила с папой, когда он настоял на кандидатуре лорда Данмара. Я не до конца понимала причины, побудившие папу принять его предложение, однако поступила так, как и должно поступать доброй благочестивой дочери, послушной родительской воле.
Мелькает мысль попросить Катерину связаться с папой и потребовать объяснений у него самого, но я сразу же отбрасываю ее. Едва ли папа в чем-то признается по «переговорному» зеркалу ведунов.