Укротить ловеласа (СИ)

— Так. Репетиция через полтора часа, надо заказать такси… — Надя лихорадочно пригладила сноп соломы, в который превратились ее волосы, сделала пару шагов по номеру и остановилась перед зеркалом.

Такой она себя еще не видела, даже после школьного выпускного. С алкоголем они всегда были в добрых приятельских отношениях: пересекались иногда на праздниках и мероприятиях, а потом мирно расходились без взаимных претензий. Вчера же Надя позволила себе и шампанскому перейти все границы приличий. Настолько, что теперь из зеркала глядела, щурясь, незнакомая опухшая тетка. Из тех, кто обычно прячет лицо от камер в криминальных хрониках. И как Платон с его любовью к красивым женщинам смотрел сейчас на Надю без содрогания?

— Давай ты пойдешь в душ и почистишь зубы, — осторожно предложил он. — Не подумай, меня и так все устраивает, но, боюсь, в филармонии не поймут.

Надя невольно закрыла рот ладонью.

— А потом, — Платон протянул косметичку, — нам в номер принесут еду, мы перекусим и дружно со всем разберемся. Договорились?

— Но… Что вчера было? — пробубнила Надя, не убирая руки ото рта. — Ты поздно пришел? И эта альтистка… Она тоже меня видела?

— Сначала — душ, — бескомпромиссно отрезал Платон и подтолкнул ее в спину. — Потом — вопросы.

Когда Надя, смыв с себя позорное клеймо алкоголика, уложилась, подкрасилась и уже начала узнавать свое отражение в зеркале, в номере уже стоял передвижной столик с едой.

— Я позвонил маме, — Платон придвинул Наде стул. — Она говорит, что от похмелья лучше всего куриный бульон. Вот, я взял тебе порцию с гренками. Пахнет вроде ничего так.

— О, Господи… Римма Ильинична… — простонала Надя. — Ты и ей рассказал?

— Не волнуйся, она думает, что это я здесь спиваюсь, — Платон ободряюще улыбнулся. — И даже жалеет тебя.

Надя прихлебывала горячий бульон, чувствуя, как к ней возвращаются силы. Римма Ильинична, как, впрочем, и всегда, оказалась права. И если бы не красочный рассказ Платона о том, что он увидел, вернувшись вчера с репетиции, Надя бы избавилась не только от головной боли, но и от стыда. Однако Платон в выражениях не стеснялся и чувств ничьих не жалел, возвращая Наде память со всеми деталями.

А дело было так. Едва заметив пропажу своего любимого агента, — так, по крайней мере, выразился новый Надин биограф, — Платон сразу же распрощался с Викторией и на первом же такси бросился в отель. Там его ожидала знаменитая картина про бурлаков: вода, переливаясь через края ванны, методично затопляла номер, а в центре этого потопа храпело тело.

Платон, конечно, перекрыл кран, выудил из пены свою Афродиту, которая бормотала что-то нечленораздельное, выскальзывала из рук спасителя и вообще вела себя довольно воинственно. Отбуксировав ее на кровать, Платон принялся собирать воду отельными полотенцами, а потом вернулся к Наде с ведерком из-под шампанского, потому как расстаться с выпитым она решила досрочно.

— И все это время я была голой? — Надя очень внимательно изучала кусочки петрушки в бульоне, потому что посмотреть Платону в глаза не позволял мучительный стыд. — В халат бы меня, что ли, одел…

— Вот как бы тебе объяснить попонятнее… — Платон отложил ложку и задумался. — Это как… Намылить тюленя и пытаться запихнуть его в пижаму.

— Чего?

— Когда-нибудь я тоже разденусь и напьюсь, чтобы ты на собственном опыте убедилась, — он, как ни в чем не бывало, хрустнул стеблем сельдерея: ни на минуту не забывал про свою диету. — Короче, мне быстро надоело, и я смирился.

Глава 4 (2)

На этом история Надиного позора заканчивалась и начиналось суровая действительность. До репетиции оставалось сорок минут, а потом концерт, автограф-сессия, фуршет — и с утра уже вылет. Надя хотела с утра пораньше встать, прогуляться по Вене, хоть чуть-чуть посмотреть новые места и насладиться красивым городом. Но нет, сама же лишила себя свободного времени, бездарно продрыхнув до обеда. И ладно бы еще Платон перетянул одеяло на себя и стал виновником ее потерянного дня, винить его Наде было проще и как-то даже привычно. Она давно смирилась с тем, что он подкидывал ей забот: это было так же неизбежно, как восход и закат, приливы и отливы, как Галя с ключом от кассы в любом российском супермаркете, в конце концов. Но испортить все самой… Это вызывало у Нади двойную досаду.

— А знаешь, — неожиданно произнес Платон, промокнув губы салфеткой. — Тебе ведь не обязательно сейчас ехать со мной.

Надя насторожилась: где-то явно крылся подвох. Быть может, Платон вчера спалил Музикферайн, и теперь не хотел, чтобы Надя увидела обгоревший остов? Или из-за него жестоко передралась вся женская половина оркестра, и теперь перед слушателями предстанет почти паралимпийская сборная по музыке?!

— Да я просто предложил! — Платон отшатнулся, захлестнутый волной недоверия. — Хочешь — сиди и слушай, как мы разыгрываемся. Или побеседуй с этим… Шмидтом, Шмерцем… Как его…

— Шульц, — машинально подсказала Надя.

— Неважно. Я подумал, ты захочешь посмотреть Вену, у тебя в запасе часа три. А потом просто придешь на концерт, как гость. Но если ты хочешь…