Укротить ловеласа

– А она сказала Платону, что я беременна от Игоря.

Юля застыла ненадолго, переводя оценивающий взгляд с одной сестры на другую, потом уперла руки в боки и нахмурилась.

– Малая – кыш! – вынесла она вердикт и указала на дверь.

– Я?! – Машкина физиономия разочарованно вытянулась. – Это вообще-то моя комната.

– Кыш, сказала! – повторила Юля жестко. – Или я скажу маме, что случилось с ее немецкой кастрюлей!

Маша поджала губы, сопя от бессилия, потом вскочила и с видом оскорбленной невинности вытряхнулась из комнаты.

– И если Добрыня или Андрюха проснулись, качать будешь сама! – бросила ей вслед Юля, а потом осторожно, чтобы не хлопнуть, притворила дверь.

– А что там случилось с маминой кастрюлей? – Надя сгребла с дивана игрушки сестры и обессиленно плюхнулась туда, где только что валялась Машка.

– Ничего, – нехотя отозвалась Юля. – Это только мой козырь. Так что там с твоей беременностью?

Надя слишком устала, чтобы бороться с родственным любопытством. Вытянула ноги, откинула голову назад и выложила Юле, до какого пердимонокля довел ее Машкин длинный язык.

– И теперь он говорит, что любит меня, – подытожила она. – Предлагает быть вместе, а я… Слушай, но он же потаскун, каких свет не видывал!

– Это у многих бывает, – Юля уселась рядом и положила голову Наде на плечо. Они частенько так лежали в детстве: Надя забиралась в кровать к старшей сестре, когда было страшно ночью или когда болел живот, и Юля вот так уютно устраивалась около нее и рассказывала о своих ухажерах. Почему-то Надя любила эти истории куда больше, чем детские сказки про принцесс. – Дима тоже шлялся, пока не перебесился. Кому-то скучно, у кого-то гормоны скачут…

– А как же «горбатого могила исправит»? – Надя задумчиво прислонилась щекой к Юлиному затылку.

– Фигня это все. Не меняются только те, у кого нет ради кого меняться, – вздохнула Юля. – На Димку посмотри: он на свою надышаться не может. Маша – дура, конечно, и ремень по ней плачет, но ведь она права. Пока мужика не подтолкнешь, он так и будет ходить и клювом щелкать.

– А если я ему надоем? Я же не какая-то суперсекси! – и Надя уныло скосила глаза к своей не слишком пышной груди.

– Это вообще в отношениях последнее дело. Сиськами долго сыт не будешь, – Юля проследила за Надиным взглядом и усмехнулась. – Даже вон детям максимум на год хватает. Ты, главное, для себя пойми, нужен он тебе или нет. Ты его любишь?

– А как его не любить?! – обреченно простонала Надя. – Он же… Ты же видела его! Смотришь, и внутри все…

– Бабочки в животе? – подсказала Юля.

– Да почем я знаю! – Надя зажмурилась: так трудно бывает признаться самому себе в очевидном, так страшно осознавать свои слабости, что, кажется, лучше бы вообще никогда ничего не чувствовать. – Бабочки это, или просто надо на глистов провериться…

– Слушай, – Юля отстранилась и серьезно посмотрела сестре в глаза. – Каждой женщине хоть раз приходится делать выбор между надежностью и бабочками в животе.

– И что ты выбрала?

– Стала бы я от большой надежности заводить троих детей, – улыбнулась Юля. – Если ты его правда любишь, то надо хотя бы попробовать, что получится. Иначе сама себе потом не простишь.

– А если не выйдет? Если он сбежит через месяц?

– Никаких «если»! – мотнула головой Юля. – Просто надо держать его в тонусе. Это он должен бояться, что ты сбежишь, а не наоборот.

– И как это сделать?

– Вот смотрю я на тебя иногда и думаю: вроде умная баба, а таких простых вещей не понимаешь! У тебя же решение под носом.

– Игорь?… – неуверенно предположила Надя.

– Игорь, – улыбнулась Юля, и Наде вдруг подумалось: как хорошо, что эта многодетная мамаша с мозгами Макиавелли – ее сестра, а не соперница.

Надя частенько сетовала на судьбу, которая закинула ее в шумное и суетливое семейство Павленко. Но где бы она была теперь без помощи братьев и сестер? Даже Машка с ее промытыми Интернетом мозгами, как ни крути, оказала Наде услугу. Кто знает, сколько бы еще Платон созревал для признания, если бы не бесстыжая Машкина ложь?

Теперь мысль о том, чтобы вернуться с вещами в семейное гнездо уже не казалась Наде такой пугающей. Она готова была уже позвонить квартирной хозяйке, чтобы официально расписаться в собственном банкротстве и захватить у мамы пару больших хозяйственных сумок для постельного белья и всяких личных мелочей, однако стоило Наде взяться за телефон, как на экране всплыло сообщение. Платон перевел ей тридцать пять тысяч, как и обещал.

Он думал о ней. Несмотря на ее отказ, на истеричное бегство, на войну с Игорем. Конечно, брать у человека такие деньги было неправильно, и в любой другой ситуации Надя бы так ни за что не поступила. Она привыкла помогать Платону и опекать его сама, а когда все вдруг перевернулось с ног на голову, ей стало не по себе. Но вариантов у нее других уже не осталось.

«Я все верну», – написала она, чтобы не чувствовать себя так унизительно.

«Я люблю тебя», – ответил он через секунду, и у Нади засвербило в носу от подступающих слез.