Наконец Амарел достал гада, заставив того болезненно вскрикнуть. Стоило клоуну на мгновение утратить концентрацию, как я тоже не преминул ткнуть его в один из зазоров. Правда, глубоко вонзить меч не удалось.
— Да пощадите! Я только отхилился, а вы снова всякой пакостью тычете! И вообще, нечестно вдвоём на одного!
— Не тебе говорить о бесчестии, похититель детей! — выкрикнул Амарел, снова больно резанув клоуна по животу.
— А я сказал, нечестно! — взвизгнул тот, и пол под нашими ногами обрушился в третий раз.
На лету я глянул вниз. Всё, это последний подвальный этаж, больше гаду отступать некуда. А на полу... Шипы!!!
— Амарел, осторожно!
Паладин услышал меня и начал сотворять в руке световой щит. Но влетевший ему в голову кирпич рассеял заклинание. До приземления оставалось меньше секунды, а я во все глаза глядел на тело в белом костюме, прикидывая, на какие из шипов он напорется. Вот эти три. И один из них вонзится прямо в сердце!
Нет, не позволю! Взывая ко всей своей концентрации, я прицелился и метнул клинок. В последний момент лезвие оказалось аккурат между грудью союзника и шипом и уберегло от смертельной раны. Но другие два всё же достигли цели. Один пронзил Амарелу бок, другой бедро. И означать это могло лишь одно.
Я остался один.
— Фух, а я уж боялся, что вы заметите, как настойчиво я пытаюсь заманить блондинчика в этот угол комнаты. Жаль, что ты, глазастик, не напоролся вон на те. Всего-то метром ошибся. Но ничего, с таким-то слабачком я и сам разделаюсь. Эй... Эй, чего это ты, мразь, улыбаешься?!
— Когда теряешь всё, остаётся лишь сражаться, — проговорил я, расплываясь в издевательской усмешке. — И встретить смерть с улыбкой на лице.
Ты ведь ещё слышишь меня, воительница?
— Гадёныш... Гадёныш... Ненавижу!!!
И со всех сторон в меня устремились каменные орудия, вырастающие из пола и стен. Беспорядочные атаки со всех сторон — такое мы уже проходили в подпольном бойцовском клубе. Меч сюда, рука сюда, нога сюда. Грациозное сальто, и я приземляюсь на пол без единой царапины. Каменная вакханалия продолжается, но я ловко избегаю каждой атаки, метаясь по неосвещённому залу.
Но бесконечно это везение продолжаться не может. Клоун справляется с раздражением, берёт себя в руки и начинает атаковать более грамотно. Очередной шаг — и моя нога проваливается в созданную врагом лунку в полу. Я беспомощно всплёскиваю руками, открываясь для атаки.
— Я сотру эту улыбку с твоего лица! — произносит клоун, занося каменный меч.
— Эй, про меня не забыл?
— А?
Обернувшись, шут удивлённо уставился на источник голоса. Удерживая равновесие на одной ноге и кривясь от боли, пронзательница отводила назад руку с копьём.
— Ой, я тя умоляю! Ты и в прошлый раз до меня не добралась, а теперь ещё и ножка бо-бо. Так, стоп, погоди-ка. Это что за хват такой? Неужто метнуть собралась? Так бесполезно же. Или что-то задумала? Или блефуешь? А, сложно! Но дай-ка я тебя на всякий случай прибью.
— Про меня не забыл? — произнёс я, вонзив клинок в зазор брони на спине.
— Аргх! Вот же настырный!
Но вместо того, чтобы отвлекаться на меня, клоун просто отскочил в сторону и сосредоточился на Фенри. А моя нога всё ещё заперта в лунке, и на помощь напарнице не прийти! Если только...
— На всякий пожарный! — объявил клоун, вырастив на моём пути каменную стену. Тонкую, но достаточную, чтобы отразить брошенный меч. — А теперь посмотрим, успеет ли эта воинственная девка зарядить свою супер-дупер ульту прежде, чем я швырну в неё колышком!
— Фенри, не сейчас! Прячься! — крикнул я. Но по взгляду воительницы понимал — сейчас. Или никогда больше.
Обломки штукатурки под ногами клоуна вдруг взорвались брызнувшим кверху фонтаном. Едва ли это могло причинить вред каменной броне, но на всякий случай он всё же отскочил назад. И болезненно вскрикнул:
— Ай-ай-ай!
Присмотревшись, я понял, что причинило клоуну боль. Из его левой стопы торчал острый шип. Ещё один неосторожный шаг — и во вторую вонзается такой же. Но откуда? Кто мог разложить по полу эти ловушки, да ещё и удалённо?
Ответ пришёл, прозвучав сверху:
— Фенри, давай! — выкрикнула Лирина, медленно спускаясь вниз. — Я держу его!
Взгляд пронзательницы снова изменился. Теперь в нём читалась не отрешённость, а смерть. Смерть не воительницы, а её врага.
***