Укротитель кроликов

— Ты не спишь? Срочно приезжай ко мне в штаб! — Он кричал так, что я отодвинул трубку подальше. — Тут такое творится! Весь город на ушах стоит. Конец Кулаку!

За последние пару месяцев я уже привык к тому, что конец Кулакову наступал с завидной регулярностью — не реже раза в неделю. Но на сей раз, судя по его тону, и впрямь случилось что-то из ряда вон выходящее.

Когда я вошел, он только что не скакал по своему кабинету, охваченный радостным возбуждением.

— Ты знаешь Синего? Бандита такого? Слышал? — бросился он ко мне, забыв поздороваться.

Я знал Синего. Бандита такого. Слышал.

— Зарезали. Сегодня ночью. На пустыре, возле его дома. А теперь гляди, что менты нашли у него в квартире во время обыска!

Он перекинул мне через стол пачку листов.

— Ты знаешь, кто на этих фотографиях?

Я взглянул, и комната поплыла перед моими глазами. Меня вдруг начало знобить, и во рту появился странный металлический привкус.

Я знал, кто на этих фотографиях.

Собственно, это были не фотографии, а их черно-белые копии, ужасного качества, выполненные на ксероксе. Но дикий их смысл был понятен сразу.

Все они были исполнены отвратительного грубого похабства, из тех, что принято называть порнографическими. На них была совокупляющаяся пара. Менялись позы, но не персонажи.

Фотографировали себя сами. Видимо, это делал мужчина, через зеркало, и позаботился о том, чтобы его лица не было видно. Когда этого нельзя было избежать, он надевал черные очки и шляпу. Судя по всему, это был Синий.

А с ним на снимках была Наташа. Лицо на этих смазанных ксерокопиях было почти неразличимо, но по бешеным ударам своего сердца я знал, что это она.

— Кулаковская дочка, — доносился до меня из тумана торжествующий голос Черносбруева. — Которую ты защищал. Видал, что со своим бандитом вытворяла. Ее один из ментов опознал, случайно. Ну и сообщил начальнику. Тот — начальнику районного отделения. А тот — в прокуратуру. Короче, сам понимаешь, что началось. Уже под утро начальник моего района отыскал меня. Сами фотографии он мне дать, конечно, не мог. Вещественные доказательства. А копии закинул. Жаль, конечно, что качество плохое. Но ребята говорят, и так получится.

— Что получится? — машинально спросил я.

— Да в газетах опубликовать. Она же сейчас тоже под подозрением. Ее будут допрашивать. Синий-то теперь с другой девкой жил. Какой-то фотомоделью. Между прочим, из вашего с Храповицким театра. Не знаешь ее? Так что, может, это кулаковская дочка его и порезала. На почве ревности.

— Вы не станете их публиковать, — произнес я каким-то скрипучим голосом.

— То есть как это не стану? — возмутился он. — Еще как стану! Во всех газетах. Я уже губернатору звонил. Он сказал, что даст приказ. Кулак этого не переживет.

— Вы не сделаете этого, — повторил я упрямо.

— Да я тебя даже спрашивать не стану!

Я сгреб листки со стола и скомкал их в руке. Он не двинулся с места.

— Бери, у меня их полно, — торжествующе объявил он. — Могу еще дать. В субботние номера жалко не успеваем, их, оказывается, за два дня верстают. А в понедельник ни одна газета не выходит. Ничего, во вторник почитаем.

Я встал, швырнул измятые снимки на пол и, не попрощавшись, вышел из кабинета, хлопнув дверью.

2

— Что-то не так? — озабоченно спросил у меня Гоша, когда мы сели в машину.

— Все в порядке, — ответил я, пытаясь собраться с мыслями.

— У вас телефон звонит…

Я как-то не заметил.

— Андрей, это ты? — Незнакомый мне женский голос звучал сдавленно и, как мне показалось, испуганно. — Это Света Кружилина. Нужно срочно увидеться.

— Ты где?

— Меня только что отпустили из милиции. Я звоню из автомата с Советской площади. Ты можешь сюда приехать?

Судя по голосу, она была между истерикой и обмороком.

— Уже еду, — ответил я коротко.

Советская площадь находилась в центре, и дорога туда заняла у меня не больше пяти минут. Света бросилась к моей машине, едва не угодив под колеса. Я не заметил, откуда она выскочила. Может быть, она ждала меня в будке автомата. Гоша захлопнул за ней дверцу, а сам пересел в машину сопровождения.

— Меня всю ночь допрашивали! — выпалила она вместо приветствия. — Я сказала, что ничего не знаю! В доме все перерыли. Они, наверное, прослушивают мой телефон. Они следят за мной. Они убьют меня! Что мне делать? Что мне делать, скажи?!

Она вцепилась в мою руку ледяными пальцами. Лицо ее было бледным и осунувшимся. Глаза — заплаканными и опухшими. Губы дрожали, и она кусала их, чтобы не разрыдаться. Передо мной был насмерть перепуганный зверек. Мне показалось, она сжалась и стала меньше ростом.

— Успокойся. Зачем кому-то тебя убивать?

— Да ты что? Не понимаешь, кто это сделал? — Она сорвалась на крик. — Это же Лисецкий! Это он, гад, последний! Он мстит мне за то, что я тогда не осталась. Это он приказал!

До сих пор у меня не было времени подумать об убийстве. Ее слова застали меня врасплох.

— Как его убили?