Укротитель Медузы горгоны

– Тогда вы – свидетели, – спокойно сказала помощница режиссера. – Желаете давать показания в милиции? Хотите пообщаться с ментами, которые начнут бомбардировать вас вопросами? Например, поинтересуются у Мирона: «Львов, откуда у тебя деньги на новые ботинки?» И театр закроют. Вы этого хотите?

– Нет, – хором ответили подростки.

– Ну, в таком случае до завтра, до следующей репетиции, – сухо произнесла Настя. – Не волнуйтесь, Олеся у врачей, скоро поправится.

На следующий день Вознесенский как ни в чем не бывало продолжил работу с артистами. Не было лишь Олеси и Бориса. Альберт Сергеевич заявил:

– Пиратов выгнан за бесталанность. Колкова лечится. Выздоровеет, вернется. Я пока откладываю «Отелло», возьмем более простую пьесу – «Сон в летнюю ночь»…

Я не выдержала и перебила Дези:

– Хотите сказать, что Алферова не набрала ноль два? Она куда-то дела тело девочки? А Бориса просто выгнали из театра? Парня не наказали?

Младшая Пряхова развела руками.

– Ради Альберта Сергеевича Настя и не на такое была способна. Как, куда и кто вывез труп, мама понятия не имела. Берти никогда с ней о том случае не говорил. Но слушайте дальше…

Борис более в театре не показывался, его судьба неизвестна. Наина Федоровна пару месяцев мучилась бессонницей, а потом надумала разузнать, где убийца, чем он занимается. Позже, когда Пряхова рассказала об этой истории дочери, Дези задала ей несколько вопросов. Например, почему мать не обратилась в милицию, а также зачем вообще решила отыскать парня.

Наина Федоровна ответила:

– Хотела предупредить его бабку, пусть получше смотрит за внуком, сводит его к психиатру, даст ему какие-нибудь таблетки. А то, неровен час, еще кого-нибудь укокошит. А главное, ей нельзя допустить, чтобы парень вдруг появился в «ОЗА». Когда Настя приказала Пиратову убираться вон и молчать, он ответил: «Хорошо, я уйду. Но вы обо мне еще услышите». Я боялась, что он придет в театр и будет шантажировать Альберта Сергеевича. Заявит что-нибудь вроде: «Это вы заставили меня задушить Олесю. И теперь либо устраивайте меня в театральный вуз, либо я всем расскажу про убийство».

– Ну, это навряд ли! – воскликнула я, прервав рассказчицу. – Вознесенский, безусловно, виноват. И у него, скорей всего, были большие психиатрические проблемы. Но душил-то Олесю Боря. Парню необыкновенно повезло, что взрослые решили скрыть его преступление.

– Мама не нашла Пиратова, – продолжила Дези. – Она обратилась к знакомой, муж которой работал в паспортном столе. В Москве обнаружилось два человека с такой фамилией, но ни один из них не подходил по возрасту. И обоих звали по-другому.

– А что случилось с театром «ОЗА»? – спросила я.

– Он тихо умер, – прозвучало в ответ. – Берти не смог поставить «Сон в летнюю ночь», у него случился инсульт. Мы с мамой жили у Вознесенского, благо квартира была большой, ухаживали за режиссером. Тот не мог ходить, ездил в инвалидной коляске. Иногда мне казалось, что Альберт Сергеевич становится прежним – он начинал вполне разумно разговаривать. Но потом снова делался безумным. И вот что интересно: даже забыв, как его зовут, Берти не переставал рисовать сцены из спектаклей, а затем переносить окончательный вариант в свои книжечки.

– Наш преподаватель психологии говорил, что профессиональные навыки отмирают последними, – вздохнула я. – Наверное, вам было тяжело.

– Очень, – призналась Дези. – И морально, и материально. Мы сдали вот эту жилплощадь, но много за две комнаты в коммуналке не выручить. Берти нельзя было оставить одного, мы по очереди с ним сидели. Я в магазине продавцом работала, а мама три дня в неделю гардеробщицей в театре «Мост». Когда Альберт Сергеевич скончался, стало намного легче, ведь на лекарства для него почти все наши деньги уходили. Потом «Мост» прекратил существование, мама устроилась в «Небеса», сидела там у входа. Отвратительное место! Платили ей гроши. Но все равно матери не хотелось уходить. Она говорила: «Не могу покинуть храм искусства. Берти в гробу перевернется, если я предам театр». Это напоминало анекдот про ветеринара. Не знаете? Мужик рассказывает приятелю: «Я работаю в цирке». – «Чем ты там занимаешься?» – спросил тот. И услышал в ответ: «Каждый день ставлю клизмы слонам, а потом выношу десять ведер дерьма». «Фу! Какая гадость! – воскликнул приятель. – Лучше устройся в клинику, лечи кошек, собак, хомячков». – «Чтобы я бросил творческую работу? – закричал ветеринар. – Никогда!»

– «Небеса»… – задумчиво повторила я. – Там служит Розалия Марковна Глаголева, которая в свое время оскорбила Наину Федоровну.

– Мама не из тех людей, кто копит обиды, – улыбнулась Дези. – Память у нее по сию пору отменная, поэтому она сразу узнала актрису и вспомнила про пощечину. Но ей так приятно общаться с теми, кто знал Берти, что мама сама заговорила с Глаголевой. Очень интересная получилась у них беседа…

– Я когда-то была костюмершей в театре Вознесенского, мы там с вами встречались, – сказала Наина Федоровна.

Розалия неожиданно обрадовалась, даже обняла вахтершу и воскликнула: