Уксус

– О чём это вы? Что происходит? Почему я в воде? – почти закричал я.

– !Tranquil'izate, Bianсa, tranquil'izate!

Я раздражённо мотнул головой, еле сдерживая слёзы. Незнакомец встал, я снова увидел перед собой его поношенные сандалии, которые удалялись от меня по балке в сторону груды обломков. Я зачем-то вспомнил того странного человека у дверей паба и его слова: «Ты не те мысли думаешь, не те мысли». Я попытался сосредоточиться, но у меня ничего не вышло. Я наблюдал лишь вращающиеся по спирали лица знакомых и забытых людей, места, где я любил или ненавидел бывать, и слова, которые я когда-то мог, но не захотел сказать… Иногда откуда-то справа в мою голову вплывал образ серой больничной палаты, в которой я подростком провёл самую мучительную неделю в своей жизни; этот образ замирал ненадолго, а потом вздрагивал и медленно уплывал влево… Я тряс головой, до боли жмурил глаза, но отогнать от себя навязчивое видение не получалось. «Я думаю не те мысли, не те мысли думаю…» Я ещё раз сильно зажмурился, потом приоткрыл правый глаз. Ничего не изменилось. Я открыл левый глаз. А потом вспомнил про свои руки. Где-то там, под водой, они были драматично вытянуты и заканчивались онемевшими ладонями, вцепившимися во что-то большое и твёрдое. Я разжал ладони и поднял их над водой… Поднял ладони… Свои ладони… Свои маленькие, хрупкие, детские ладони! Мне стало душно… Крик отчаяния вырвался изо рта, я прижал ладони к лицу и заплакал.

Незнакомец вновь очутился рядом, сел на корточки и поднёс пластиковую бутылку с водой к моим губам. Я дёрнулся, и тогда мужчина начал гладить меня по голове. Монотонное поглаживание и пустые, бессмысленные для моего уха слова, вместо успокаивающего эффекта, напротив, вновь рассердили меня, и я прокричал:

– Что происходит, твою мать?! Где я? Что со мной?

– !Te juro por Dios que no s'e de qu'e me est'as hablando!

Незнакомец продолжал гладить меня по голове, держа пластиковую бутылку наготове. Тепловатые струйки текли из моих глаз. Я долго рыдал, тёр сопливый нос мокрым кулаком, размазывал слёзы по щекам. Но потом жалость к себе иссякла, я почти успокоился. Горлышко пластиковой бутылки всё ещё находилось рядом с моим лицом, мужчина внимательно следил за мной. Я чуть подался вперёд и глотнул вкусной, тепловатой воды. Где-то вдалеке завыла сирена.

– Al fin… Al fin… – озабоченно проговорил незнакомец, поднялся и, балансируя, сошёл по скользкой балке на землю.

Вскоре женщина с тонкими ногами ступила на балку, осторожно, мелкими шажками дошла до меня и присела на корточки. На ней была белая футболка с красным крестом на груди. Тот час же к ней присоединился длинноволосый юноша. На его футболке был такой же крест, а в руках что-то похожее на переносную капельницу. Они достали мою левую руку из воды и начали протирать прозрачной жидкостью с резким запахом спирта. На отполированной металлической поверхности медицинского лотка, замаячившего у меня перед глазами, я различил искривлённое отражение девочки-подростка, чьи огромные чёрные глаза испуганно смотрели на меня. Я слабо улыбнулся ей; по-моему, она улыбнулась мне в ответ. Чья-то рука обнадёживающе сжала моё плечо, я благодарно улыбнулся. Острая игла вонзилась в вену, я поморщился. Длинноволосый юноша ушёл, оставив женщину сидеть подле меня и держать в одной руке мою ладонь, а в другой – штатив от капельницы. Я следил за мутноватой жидкостью, которая медленно убывала, в то время как сознание облепляли крупные, мглистые хлопья. Хлопья мешали мне отчётливо видеть, слышать и думать. Наверное, я впал в беспамятство.

Когда я очнулся, полуденный жар немного спал, лёгкий ветерок рассеял мглистые хлопья. Женщина с капельницей ушла, а моя левая рука оказалась забинтована и привязана к деревянной балке. На подступах к балке я увидел людей с фотоаппаратами и видеокамерами. Они фотографировали и снимали меня. Я взметнул свою правую руку вверх и показал им средний палец, а потом крикнул:

– Идите на хуй!

Тотчас же кто-то очутился подле меня:

– ?C'omo se siente?