— И как я буду спать после того, что?.. —
— Многовато на тебя сегодня свалилось, — полуспросила-полуутвердила Кэт.
— Да, солидненько.
— Волнуешься за Снеговича?
— Сейчас — нет.
— Значит, за меня?
— Ну, не совсем волнуюсь, скорее…
— Я помогу тебе заснуть, — объявила она.
— Да? И как же?
— Я тебя загипнотизирую.
— Вот это да.
— Хорош подшучивать. Во мне сокрыта такая сила, что тебе и не снилась.
— О, я никогда не сомневался, — ответил я искренне.
— Ляг, расслабься и не открывай глаз.
— Как скажешь, Кэтрин.
— Готов?
— Готов.
— Ты в моей вла-а-а-асти, —
— У тебя замечательный голос, — прошептал я.
— Ш-ш-ш-ш-ш. Тебе нельзя говорить.
— Ой, прости.
— Тебе-е-е-е хочется спа-а-а-ать. Очень, очень, очень хочется спа-а-ать.
Если мне сейчас чего и хотелось, так уж точно — не спать.
— Хо-о-о-о-чется спа-а-а-ать.
— Хо-о-о-о-чется тра-а-а-а-ахаться, —
— Жопа ты с ручкой.
— И тебе не хворать.
Я открыл глаза и понял, что меня с хитро улыбающейся Кэт почти ничего не разделяет. Она лежала на боку, вплотную ко мне. Ее некогда-джинсы куда-то подевались. Вместе с трусиками. Ее ноги были согнуты в коленях, и потому ее одеждой сейчас служила лишь падающая тень.
— Плохой из меня гипнотизер, — прошептала она.
— Ты что, хочешь сказать, что мне это сейчас не снится?
— Боюсь, что нет.
— А я-то боялся…
— Не бойся ничего.
Наши губы встретились.
У Кэт они были сухие и раздраженные. Ее дыхание пахло пивом — не какой-нибудь банально-романтической мятой или сладкой ватой. Моя голова болела. Я чувствовал себя разбитым от головы до кончиков пальцев ног. Мы лежали на грубом, скалистом ложе.
Но это был лучший поцелуй в моей жизни.
Искры пробежали меж нашими ртами и теми небольшими участками, где наши тела встретились… и долгое время мы существовали, казалось, лишь там, в этих местах, губы и языки и крохотные участки кожи без тел, одно дыхание на двоих, пальцы без рук, пробегающие по влажным волосам.
Мы старались быть как можно нежнее друг с другом — из-за наших ран.
Поначалу я был робок в прикосновениях. Как и она: ее рука порхала по моей спине, бокам, но ниже талии ни разу не опускалась. И тогда первым решился я, положив руку на ее бедро, ощутив восхитительное тепло ее тела.
Вскоре я уже был под ней, без одежды, придавленный ее весом, ее теплом, ее нежностью. Мои руки блуждали вверх и вниз по ее скользкой спине. Влажные волосы прилипли ко лбу Кэт, пот стекал с кончика ее носа, с подбородка, капли падали мне на лицо. Она тяжело дышала. Когда мои пальцы нашли ее груди — будто омытые в горячей воде, — она выгнула спину и застонала.
После мы не смущались друг друга и не сдерживали свои порывы.
А потом — лежали на спине, тяжело дыша и устремив глаза к небу.
— Теперь заснешь? — спросила она тихо.
— Наверное.
Я взял ее за руку и закрыл глаза. Горячий ветер обдавал меня, казалось, смывая влажные дорожки с кожи.
Мог ли я предположить, что здесь, в самом сердце безлюдной пустыни, скрывшись в скалах от человека, что намеревался нас убить, я смогу заняться с Кэт любовью?
Конечно, нет.
Боже, я оставил все надежды уже очень давно.
Я мечтал, но отказался от всех мечтаний. Думал, что всю жизнь проживу без нее и никогда не смогу слиться столь тесно телом и душой с женщиной, которую по-настоящему любил.
Ничего подобного я доселе не испытывал. И все же это случилось.
И это было
41
Похоже, спали мы долго.
Кэт разбудила меня, прижавшись своими губами к моим.
— Привет, — выдохнул я, глядя ей в глаза.
— Самое время просыпаться, — ответила она с улыбкой.
— Ох, ты — тот еще будильник. Снегович не намечается?
— Нет, я смотрела. На западном фронте — без перемен. Как ты?
— Всяко лучше, чем было.
— Ладно. Не буду тебе мешать.
— Ты не мешаешь.
— Прости, я… просто… истомилась немного.
— По чему?
— По тебе.
В этот раз мы провозились дольше. Мы
Мы отдавались друг другу едва ли не отчаянно.
Мы буквально
А когда закончили — ничего от нас не осталось, кроме мягкого, страдальческого блаженства и тяжелого, глубокого дыхания. Из-за каменистой природы нашего ложа мы заработали кучу мелких царапинок и стесов кожи — на локтях, коленях, бедрах, ягодицах. Красные пятна засосов на наших телах просто не поддавались счету.
И мы кровоточили.