Укусы рассвета

Китаец сидит на капоте машины у дверей клуба, вокруг стоят пять-шесть его дружков, они мирно беседуют в ожидании ухода последних, самых упертых танцоров. Минут через тридцать диджей запустит венский вальс — в знак того, что пора покинуть танцпол. За это время можно, не торопясь, выпить рюмочку мескаля. Жан-Марк дружески треплет меня по щеке.

— Знаешь, вообще-то я не должен тебя впускать. Приказ по Парижу.

— Неужели и ты мне устроишь такую подлянку, мать твою!

Девицы пляшут одни, без кавалеров, то и дело сбиваясь с ритма, но не сдаваясь. Мы усаживаемся в баре; я наслаждаюсь давно забытым терпким ароматом мескаля, Этьен заказывает «Маргариту». Я чувствую приближение предрассветного часа. Американцы, сидящие в баре, весело переговариваются между собой в полный голос, пробуют завязать беседу со мной, но это последнее, на что я способен. Входит Жан-Марк. Я показываю ему снимок.

— Сразу надо было ко мне, вместо того чтобы шататься по улицам… Этот тип — мелкий жулик, вечно ошивается на массовках в кино, приторговывает травкой, и за это его терпят на съемочных площадках. Этакая гиена — промышляет, чем придется, дилер вонючий. Не думаю, что такой может водить дружбу с кем-то вроде Джордана. Я с ним почти не знаком, просто видел на съемках моего фильма.

Он говорит «мой фильм», имея в виду телефильм, где сыграл роль крутого торговца героином в Чайна-тауне XIII округа. Уж они там расстарались, экипировали Жан-Марка по полной программе: кожаный прикид, красная бандана на голове, ножик с желобком для занюхивания «порошка», в общем, слишком красиво, чтобы быть правдой. Затем он снялся в двух рекламных клипах — в первом как борец сумо, во втором как мексиканский бандит верхом на муле. После чего отказался от мысли сыграть когда-нибудь Гамлета.

— Где его можно найти?

— Понятия не имею, я даже не знаю, как его зовут. Да ты его и без имени сыщешь, разве нет?

— Верно.

Поддатые американцы поворачиваются к Жан-Марку и с восхищенным кудахтаньем хлопают его по животу и плечам — в знак здоровой мужской солидарности; обычно он терпеть не может такого панибратства.

— Как дела, big man?

— Hey big chief!note 28

Жан-Марк принимает игру с благодушием, которого я никак не мог от него ожидать. Повернувшись ко мне, он шепчет:

— Я бы их вышвырнул отсюда в два счета, эту парочку кретинов, но они приходят каждый день, а я в июле еду в Нью-Йорк.

— И не хочешь платить там за отель.

— А вдруг выгорит! Они ведь гостеприимные, эти америкашки. Ты только прикинь, сколько там стоят гостиницы!

И Жан-Марк знакомит нас со своими клиентами. Привет, Стюарт, хелло, Рикки! Услышав наши имена, они тут же окрестили нас Стивеном и Тони. Они уже прилично набрались; один из них спрашивает меня:

— Вы в какой отрасли работаете?

А номер моего банковского счета не хочешь? Еще один придурок, не знающий, что такое ночь и люди, которых встречаешь ночью.

Нормальные полуночники никогда не распространяются о том, чем занимаются днем, — наверное, оттого, что днем большинство из них ни хрена не делает. Мистер Лоуренс на подобный вопрос неизменно отвечал «ничем не занимаюсь», таким тоном, словно он этим гордился. Правда, иногда он, забавы ради, выдавал себя за консула или культурного атташе, но не с целью пустить пыль в глаза, а просто чтобы проверить, сколько времени он сможет косить под дипломата до того, как собеседник заподозрит вранье.

— So what, my friendnote 29, так ты каким бизнесом занимаешься?

Мне вспоминается, как Бертран распускал хвост перед публикой, давая понять, что дипломаты находятся в самом зените мирового паразитизма и что их жизнь круглые сутки похожа на мечту: они представляют Францию, с бокалом в руке, на официальных приемах где-нибудь в тропиках… Я же, за недостатком воображения, даю всегда один и тот же ответ. Который, как правило, не вызывает большого интереса у слушателей:

— Я безработный, не знаю, как это называется на языке вашей страны…

Ну а те, кто работает, тоже не слишком жаждут посвящать других в свои занятия. Помню одного такого типа, большого эстета по имени Родриго, высокого, черноволосого, с тоненькими усиками, всегда в эксцентричных шляпах и сногсшибательных костюмах; его испанский акцент буквально зачаровывал девушек. Он был настоящим королем «Паласа», этот Родриго. Однажды утром, когда мистер Лоуренс вывихнул лодыжку, мы столкнулись с Родриго в больнице Сальпетриер; он был облачен в белый халат, развозил тележки с едой по палатам и покорно выслушивал ругань старшей сестры. Другой знаменитый случай — некий Арно, который организовывал грандиозные тусовки по пятничным вечерам на барже, стоявшей на приколе возле Аустерлицкого моста. На правом плече у него болталась цепь, он перепивал и перетанцовывал всех своих клиентов, и никто даже заподозрить не мог, что утром он едва успевает переодеться и доползти до своего офиса в министерстве финансов, где трудится на весьма ответственном посту.

Для нас второе лицо человека, его вторая, тайная жизнь — это его день.