Улан [СИ]

Возвращение Миниха оказалось триумфальным — мятежники просто бежали. Кто-то попрятался в городе, кто-то поехал в поместья — чтобы делать затем невинный вид и заявлять “Меня тут не было”, кто-то поскакал в сторону границы, ну и большинство просто принялось умолять о прощении.

— Не знаю, как, — в один голос твердили допрашиваемые, — рассудок помутился.

Рюген тоже участвовал в допросах по горячим следам — и он первым обратил внимание на фразу “Рассудок помутился”. Вспомнился ему собственный опыт походов в ночные клубы ещё ТАМ и предупреждения знакомых:

“ — Отвернулся от бокала с алкоголем — не пей”.

Вообще-то, такое касалось скорее девушек, но… В Москве двадцать первого века случаи бывали разные…

— Бурхард, а может их и правда опоили? — Спросил он у Миниха.

Фельдмаршал живо уцепился за это предположение — ну в самом деле, не заниматься же массовыми казнями знатных дворян! Можно, конечно, только вот долго после это не проживёшь…

Проверили бочонки с алкоголем, из которых поили гвардейцев. Поскольку с химическим анализом в настоящее время дела обстояли… никак, то вопросом занялся сам Ломоносов и ряд других учёных мужей.

-Есть какая-то зараза, — устало сообщил Махайло Васильевич, тяжело падая в кресло — больные ноги мешали нормально ходить.

Владимир начал рыться в принесённых бумагах — образцы учёным давали под номерами, чтобы меньше было соблазнов исправить результат.

— Есть! — И с этим возгласом он побежал к Миниху, — Смотри, образцы с опиатами — из английского посольства!

Фельдмаршал с хрустом сломал тяжёлую трость всё ещё могучими руками.

— Ошибок быть не может? — мёртвым голосом спросил он. Князь отрицательно замотал головой:

— Ни малейшей! С опиатами и какой-то неопознанной дрянью аналогичного типа есть в шести образцах — и в четырёх можно чётко проследить английский след.

Старик грязно выругался и уставился на Владимира:

— Ты понимаешь, что должен молчать? Что решит Пётр — я не знаю, а пока… Я к нему, когда вернусь, тогда и поговорим.

Грифич прекрасно понимал остроту ситуации — если проблему обнародовать, то придётся идти на обострение с Англией — самой могущественной державой на сегодняшний день. Если не обнародовать… То очень может быть, что попытка повторится.

Пётр был в ярости. Попытка переворота и так тяжело на него повлияла, а тут ещё и такое откровенно наглое поведение посла. Как многие интеллигентные люди, он совершенно озверел, столкнувшись с опасностью для себя лично. Английское посольство взяли штурмом, сотрудников арестовали, как и все бумаги.

Здесь Миних взял удар на себя и Грифич нигде и никогда не фигурировал как человек, помешавший англичанам — к великому его облегчению. Старый фельдмаршал достаточно откровенно сказал:

— Детей и внуков моих не тронут, а сам я стар. Да и нужно как-то извиняться за то, что украл у тебя победу над заговорщиками.

Здесь он был прав — остался у князя небольшой осадочек, всё-таки барабаны тогда только подстегнули желания мятежников бежать, победа уже была за сторонниками Петра.

У английского посла Роберта Мюррея нашли интереснейшие бумаги — в том числе и те, в которых говорилось о выданных Екатерине суммах. Суммы эти были совершенно чудовищные — только незадолго перед мятежом свыше ста тысяч рублей[121], да были документы и о меньших суммах. Были документы, прямо говорящие об измене Екатерины во время войны с Фридрихом и передаче ей секретных сведений противнику…[122]

Нашлись и странные составы одурманивающего действия — и доказательства, что составы эти и в самом деле подливались в алкоголь гвардейцам. Узнав последнюю новость, попаданец облегчённо выдохнул — казнить гвардейцев было рискованно, а так… Так они и их семьи сами озвереют, узнав, что их опаивали. О верхушке заговорщиков, конечно, речи не идёт — там уже всё серьёзно, а рядовых можно и помиловать — повод-то серьёзный.

Вылавливание заговорщиков продолжалось почти неделю — своих войск было мало и хотелось как следует вычистить Петербург. Ну а принц воспользовался ситуацией и перевешал всю воровскую братию, расплодившуюся в Столице и окрестностях просто в неимоверных количествах. Система оповещения “свой-чужой” была предельно простой: есть следы от кандалов, клеймо или рваные ноздри и нет внятного объяснения? Повиси-ка, дружок… Пойман откровенный вояка и тоже нет объяснений? На просушку…

Современники такие действия могли бы посчитать жестокими, но учитывая начавшиеся на фоне мятежа грабежи, насилие и мародёрство, горожане так не считали — Рюген железной рукой утихомирил разбойный мир. Ну и главное — всех, в ком были хоть какие-то сомнения, Владимир не вешал, а приказал сгонять в импровизированные лагеря на нескольких свободных островах города. Потом разберётся.

Въезд Петра Фёдоровича в Петербург был триумфальным — горожане выстроились по пути следования и радостно приветствовали его — они уже на своей шкуре почувствовали, что же такое переворот. Ну а потом — умелый пиар сторонников императора и факты, обличающие мятежников в самом скотском облике.Их хватало, так ничего и не пришлось выдумывать.