Улановы

«Господи, подсказал бы кто, правильно ли я делаю, хорошо ли будет ему, сыночку», — мучился Илья.

«Вот приходит он в детсад Ульяновым Володечкой — обижать такого боязно. Или, скажем, в школу — ну как ты Володе Ульянову двойку поставишь? Образование получит, на хорошую должность устроится. И пойдет! Владимир Ильич Ульянов — не кто-нибудь…» — мечтал он.

Илья Вакулович подобрал равноценный обмен: квартира на севере Москвы, метро на углу, а кухня еще и побольше размером. Но главное, что их с Анечкой там никто не знает. Уехали Улановы, а приехали Ульяновы. Ошибка вышла, а исправлять не стали и все пойдет по плану.

«Уж Володю Ульянова в техникум примут! Да что в техникум, в Московский Университет! — размечтался Илья Вакулович. — Уж ему-то в этой стране все дороги открыты!»

Уж и деньги были сосчитаны, перевязаны веревочкой, газетой обернуты — ждали своего часа. И обсудили они с Тобеевой последние детали. И коляску Анечка присмотрела — голубую и красную. Покупать не велела — плохая примета. А соседи все судачили про ее живот.

«Ребенок лежит высоко, говорю вам, — девочка!» — доказывала соседка со второго этажа.

«Не слушай ее, Уланов, у Анечки живот редькой — точно мальчик будет!» — доказывала управдомша.

«Мальчик, конечно же мальчик, — кричала с балкона другая соседка, — такие мужики как Уланов девочек не родят. У меня муж таким же гренадером был — я четыре сына за семь лет родила».

Схватки у Анечки начались на рассвете. Проливной дождь барабанил по окнам. Анечка, держась за подоконник, считала минуты между схватками и глядела в серое небо.

«Видишь как свезло тебе, — приговаривала Захаровна, приехавшая три дня назад «на роды», — дождь всю землю умоет, грехи наши смоет, и ребеночек на чистое народится! Свезло тебе, Аннушка, родишь легко!»

Уланов метался между квартирой и двором — неотложка, вызванная еще полчаса назад, все не ехала. Наконец, белая машина задом сдала к подъезду, и Уланов на руках снес Анечку вниз. Погрузились — поехали. В приемном покое Илье Вакуловичу отдали Аничкино пальто, платок и ботики на меху и велели уходить. «А когда? — спросил он. — В смысле, когда же он родится?»

«К вечеру приходите, — рассмеялась акушерка. — Ну что Вам, папаша, тут маяться? Первые роды — сутки. К вечеру, может быть что-то будет известно».

Илья Вакулович свернул пальто и ботики в сетку-авоську и медленно пошел по улице. Он сам не мог объяснить, что привело его в красную церковь на Арбате. Внутри было тихо. Илья перекинул сетку в левую руку и купил у старушки две свечи. Поставил две свечи — Аничкину и свою — у Ахтырской Божьей Матери, покровительницы рода Улановых. Прочитал молитву за здравие роженицы рабы божьей Анны. Долго просил прощения за задуманный подлог.

«Не для себя иду на это, Господи, — тихонько шептал Илья, — для сына стараюсь. Не выживет он в этой стране, затопчут, как вот меня, образования не дадут!»

Он вышел из церкви: дождь все сеял на мокрую землю, небо совсем заволокло тучами. Сердце у Ильи Вакуловича громко стучало, казалось проходящие мимо люди должны слышать этот стук. Он вернулся в сырую тишину церквушки. «Помоги, Господи, научи, подай знак, прости грехи мои! — молил он. — Не для себя, для сына стараюсь».

Уланов вышел из церкви и, не обращая внимания на дождь, поспешил обратно в роддом.

Анечка родила в полдень. Нянька, что вышла в приемную, рассказывала потом, что спал папаша на стуле как младенец и, услышав что родилась девочка, поцеловал няньке руку и произнес непонятное: «Вот он, знак-то!»

Девочку крестили в Коблино Мариной Ильиничной Улановой. Крестили сразу после венчания родителей. На вопрос батюшки: «Чего ж вы, чада мои, раньше не венчались?» Анечка честно ответила, что суженого своего еще не любила, а, значит, обещаться навсегда не могла.

«Не смог я, Карима! — объяснял потом Уланов Тобеевой. — Род у нас старинный, дворянский. Надо род продолжить. Что ж детям моим до смерти Ульяновыми притворяться? Не нужны нам в роду Ульяновы!»

«И бабушка Марина мне не простила бы…» — добавил он и поспешил домой, где ждали его любимые люди — Аннушка и Маринка Улановы.