Улав, сын Аудуна из Хествикена

– Ты, видно, бредишь, – сердито сказал Арнвид. – Сидишь тут и дремлешь – иди-ка ложись спать!

Но Улав замотал головою и засмеялся тихонько:

– Пойду, когда сам вздумаю…

Меж тем кое-кто из мужчин взял свои мечи, намереваясь пуститься в пляс. Хафтур, сын Колбейна, подошел к Арнвиду и попросил его затянуть плясовую. Но тот отказался – очень, дескать, устал. И Улав с Ингунн не захотели плясать, отговорившись тем, что «Крока-мол» [44] петь не умеют.

Эйнар вел хоровод, подняв в правой руке обнаженный меч. Тура держалась за его левую руку, положив правую на плечо рядом стоящего мужчины. Так они и стояли цепочкой и чередуясь – мужчина с обнаженным мечом в руке и женщина… Поднятые клинки были очень красивы. Эйнар завел песню:

Лихо мы рубились…

Вся цепочка сделала три шага вправо. Затем мужчины отступили влево, а женщинам при этом пришлось сделать шаг назад, так что мужчины, расположившись в один ряд, оказались впереди. Скрестив по двое мечи, они, стоя на месте, притопывали ногами; тем временем женщины пробежали, нагнувшись, под скрещенными мечами и снова вытянулись в цепочку. Эйнар запел:

Лихо мы рубились…
Юн я был в ту пору
И у Эресунна
Кормил волков голодных…

Оказалось, что никто из плясавших не знал в точности, сколько и когда надо делать шагов. Когда наступал черед женщин выходить вперед под скрещенные мечи, они плохо сочетали шаг с притопом мужчин. Да и тесно было плясать между большим очагом и длинным рядом столбов, которые поддерживали кровлю и отделяли боковуши, где стояли кровати, от большой горницы.

Трое сидевших на скамье у щипцовой стены поднялись, чтобы лучше видеть пляс. Теперь, когда пляс не ладился и чуть было не прервался на втором четверостишии, все снова закричали Арнвиду: пусть, мол, идет к ним. Арнвид хорошо знал всю плясовую песню, и голос у него был преотменный.

Когда же он, обнажив меч, встал впереди цепочки плясавших, дело сразу пошло на лад. Вслед за ним Улав и Ингунн тоже вступили в хоровод. Глядя на широкие плечи и сутулую спину Арнвида, никто бы не подумал, что он может столь уверенно и чарующе красиво вести хоровод. Он запевал звучным и чистым голосом, а женщины тем временем пробегали, раскачиваясь, под сверкающими мечами:

Лихо мы рубились…
Смело Хильд [45] дразнили.
К Одину [46] в чертоги
Слали рать с поклоном,
Злобно меч кусался,
Когда брали Иву…

Но тут цепочка спуталась, между Улавом и Эйнаром недоставало женщины. Пляс пришлось прервать, и Эйнар потребовал, чтобы Улав вышел из хоровода; они препирались до тех пор, пока один из пожилых челядинцев не сказал: ладно уж, из хоровода выйдет он. Тогда Арнвид снова завел песню:

Лихо мы рубились…
…
Острое железо
С резаками грызлось…

Однако цепочка все время прерывалась. А когда Арнвид заводил песню дальше, оказывалось, что, кроме него, слов никто не знает: кто помнил одно, кто – другое. Улав с Эйнаром все время препирались, а высоких голосов и вообще не хватало. Арнвид устал, да к тому же, по его словам, он получил несколько царапин, которые начинали саднить, стоило немного подвигаться.

Под конец хоровод и вовсе распался. Одни разлеглись по кроватям в боковушах, другие, оставшись на ногах, болтали и хотели бражничать либо плясать: только что-нибудь попроще, под какую-нибудь новую песню. Улав стоял в тени столбов – они с Ингунн все еще держались за руки. Вложив меч в ножны, он шепнул:

– Идем, поднимемся к тебе да побеседуем!

Рука об руку перебежали они под дождем пустынный темный тун, быстро поднялись по лесенке и остановились перед дверью, запыхавшись от волнения, будто свершили что-то недозволенное. А потом бросились друг другу в объятия. Ингунн, наклонив голову юноши, вдыхала запах его волос.

– От тебя пахнет паленым, – бормотала она. – О нет… о нет, – испугалась Ингунн, когда он прижал ее к дверному косяку.

– Конечно, нет… теперь я пойду… я пойду… – шептал он.

– Да, да, – твердила она, теснее прижимаясь к нему; она вся дрожала, у нее кружилась голова – было страшно, что он и вправду уйдет. Она поняла: они уже не в силах совладать с собой; все, что звалось «прежде» и «теперь», словно смыло волной диких и неистовых событий последних суток, а они двое были выброшены на этот темный чердак, будто ладьи на берег… Зачем же им уходить друг от друга – ведь у них больше никого нет на свете.

Она почувствовала, как лента с вязеницей позолоченных розочек соскользнула на макушку – Улав трепал ее распущенные волосы, запуская в них пальцы. Вязеница тенькнула, упав на пол, а юноша, сжав руками две толстые пряди ее волос, припал к ним лицом и уткнулся подбородком в ее плечо…