Улав, сын Аудуна из Хествикена

Колбейн же потребовал, чтобы преступление Улава было объявлено не искупаемым пеней. Он, мол, сотворил страшное злодеяние – снасильничал племянницу Колбейна в усадьбе ее отца, а потом зарубил ее двоюродного брата, когда тот призвал его к ответу за насилие. Выступать ходатаем по своему делу в Бьергвине Колбейн избрал рыцаря Гаута, сына Турварда, и его сына Хокона. Господин Гаут был родичем барона Андреса Плютта, заседавшего в государственном совете, который должен был править Норвегией, покуда король не войдет в совершеннолетие. Кроме того, господин Андрее был одним из предводителей знатных хевдингов, намеревавшихся ныне начать борьбу с князьями церкви за ограничение ее свобод и прав. Тут же обнаружилось, что предводители эти и были те самые мужи, на поддержку которых рассчитывали еще ранее сыны Туре, а Хокону, сыну Гаута, была обещана в жены Ингунн.

Тогда хамарский епископ Турфинн снова взялся замолвить словечко за Улава. Он уверял, что того невозможно призвать к ответу за насилие, поелику он взял к себе Ингунн, уповая на старый уговор об их помолвке. А Ивар и Колбейн уже обещали Улаву замирение по этому делу. Но тут Улав, на свою беду, убил Эйнара во время ссоры, когда они сидели и бражничали вместе с другими на монастырском подворье братьев-проповедников в Хамаре. Епископ сказал, что было бы величайшей несправедливостью отказывать Улаву в той же милости, каковую даруют всякому другому человеку, ставшему убийцей… А именно: получить охранную грамоту и залог на право пользования своим имуществом, ежели он согласится уплатить установленную законом денежную пеню королю и пеню за убийство Эйнара, сына Колбейна, его родичам и душеприказчикам. Ведь в каждом норвежском селении найдутся ныне люди, коих призывали к ответу за убийство или другие злодеяния, могущие повлечь за собой опалу. Живут они спокойно в своих усадьбах, с королевскими охранными грамотами на себя и на свое имение, ну, а те, кто почитает себя достаточно в силе, – обходятся и безо всяких грамот. И потому-то каждый может видеть, что крайне несправедливо поступать более сурово с Улавом, который еще столь молод годами! Ведь случись это до последнего изменения законов [72], сделанного еще покойным королем Магнусом, Улава приговорили бы лишь к изгнанию в заморье, покуда он не станет совершеннолетним. А Улав сразу же через Арнвида, сына Финна, и Асбьерна-священника велел передать Колбейну, что готов сполна уплатить пеню за убийство.

Улав вернулся в Норвегию накануне троицы и поселился в долине в Эльвесюсселе, близ Мариаскугского монастыря. Здесь он владел небольшим оделем и несколькими долями в других усадьбах. Это имение досталось хествикенским бондам от жены деда Улава – Инголфа, сына Улава. Здесь никто не пытался взять Улава под стражу, да и королевские наместники велели ему сидеть тут спокойно до самой осени – отсюда было далеко до тех мест, где обретались недруги Улава. Но когда осенью было объявлено: все имение Улава, сына Аудуна, на севере взято под надзор – равно и движимое имущество, что он оставил после себя в Опланне, и его поместье в Викене, и вроде бы его наследные земли, – Улав во второй раз покинул родину; ныне он отплыл на юг, в Данию.

Хозяйка усадьбы Миклебе – Хиллебьерг – радушно встретила Ингунн, дочь Стейнфинна. Ей пришелся по душе Улав в то недолгое время, когда ей довелось его видеть, и ее расположение к нему ничуть не уменьшилось оттого, что Улав зарубил это отродье покойного Туре из Хува и его полюбовницы. Сына своего она встретила куда милостивее обычного, а когда Арнвида призвали к ответу за помощь Улаву, она только засмеялась и похлопала сына по плечу:

– Уже не в молодые лета и ты наконец навязал себе тяжбу, сынок; мне-то всегда было не по душе, что уж больно ты смирен.