Улав, сын Аудуна из Хествикена

– Да, вы вольны распоряжаться, быть может… – сказала Ингунн. Она почувствовала: все, кто сидел за столом, смотрят на нее. И ее вдруг странным образом воодушевило то, что она вот так вышла из тени и восстала против порабощения. – Только дерзните отдать меня другому… Увидите – этим вы распоряжаться не вольны!

– А кто ж, по-твоему, волен? – презрительно спросил Колбейн.

Ингунн схватилась за скамью, на которой сидела. Она сама чувствовала, как побелели ее щеки. Но это в самом деле была она. Ей вовсе не снилось. Это она говорила, и все смотрели на нее.

Но не успела она ответить на вопрос, как посредником меж ней и Колбейном выступил Ивар:

– Побойся бога, Ингунн… этот Улав… Никому не ведомо, где он обретается… Ты сама не знаешь, жив он или мертв. Ты что, собираешься, может, всю жизнь вдоветь, дожидаясь мертвого?

– Я знаю, он жив! – Сунув руку за лиф платья, она вытащила маленький нож в серебряных ножнах, который носила на шнуре, надетом на шею. Она сняла нож со шнура и положила на стол. – Улав дал мне его как заветный знак, прежде чем мы расстались; он просил меня ждать до тех пор, покуда лезвие не замутится, ну, а коли нож заржавеет, стало быть, его, Улава, нет в живых… Так он сказал…

Несколько раз она громко и глубоко вздохнула. И тут вдруг заметила чуть поодаль за столом юношу, который сидел, глядя на нее как зачарованный. Ингунн знала, что зовется он Гудмунн, сын Йона, и что он – единственный наследник богатой усадьбы в соседнем приходе. Она видела его несколько раз здесь, в Берге, но беседовать с ним ей не доводилось. Теперь она вдруг поняла: вот он – жених, которого ей прочат дядья; она это точно знала. Она смотрела юноше прямо в глаза – ее взгляд, был тверд, как сталь; и она это чувствовала.

Тогда Ивар, сын Туре, который старался примирить ее с Колбейном, сказал, почесав в затылке:

– Гм… заветные знаки… Да, не знаю, можно ли в них верить…

– Я думаю, Ингунн, голубушка, ты увидишь, кто волен выдавать тебя замуж… – перебил его Колбейн. – Ты, стало быть, собираешься нам перечить, коли мы дадим тебе в мужья того, кого почитаем тебе ровней? К кому же ты ныне собираешься обратиться за помощью, ведь твой-то епископ дал деру из страны, так что тебе больше не укрыться у него под рясой.

– Я собираюсь обратиться к одному лишь Всевышнему, создателю моему, – ответила Ингунн; лицо ее было мертвенно-бледным, она привстала со скамьи, – уповать на его милосердие, дабы избежать еще большего греха. Да я скорее брошусь во фьорд, ежели вы вынудите меня свершить сей смертный грех, чем дам вам запугать себя – стать шлюхой и лечь в брачную постель с другим, меж тем как мой истинный супруг жив!

Оба они, и Колбейн, и Ивар, хотели было ответить ей. Но тут старая Оса, дочь Магнуса, положив руки на стол, насилу поднялась со скамьи. Она стояла – высокая, тонкая, сгорбленная – и щурилась, глядя на мужчин своими старыми, красными, слезящимися глазами.

– Что вы собираетесь сделать с этим ребенком? – угрожающе спросила она, положив костлявую, жилистую руку на затылок Ингунн. – Сдается мне, вы желаете ей худа. Ивар, сын мой, неужто ты будешь на побегушках у этого пащенка, отродья Боргхильд? Изведут они детей Стейнфинна, вижу я: неужто вы пойдете к ним в подручники, Магнхильд и Ивар? Боюсь тогда – вас у меня осталось слишком много, хотя вас всего-то двое!

– Полно, матушка! – взмолился Ивар, сын Туре.

– Бабушка! – Ингунн прильнула к старухе, укрылась полою ее мехового плаща. – Да, да, бабушка, помогите мне!

Старуха обняла ее.

– А теперь идем! – шепнула она. – Идем со мною, дитятко мое, идем!

Ингунн поднялась и помогла бабушке выйти из-за стола. Держа одной рукой клюку, нашаривавшую дорогу, а другой опираясь на плечо внучки, Оса, дочь Магнуса, сошла, спотыкаясь, вниз, к двери. Она беспрестанно бормотала себе под нос:

– Стать подручниками отродья этой Боргхильд… Дети мои… Видно, я зажилась на свете… сдается мне!

– Да нет же, нет, матушка… – Ивар пошел за Осой следом, взял у матери клюку и подставил ей свое плечо для опоры. – Я все время твердил: лучше бы замириться с Улавом, да… А нынче, когда о нем вовсе ни слуху ни духу, то…

Они подошли к двери дома, где жила Оса. Ивар сказал племяннице:

– Знай же, я тебе не желаю зла. Но, думается, для тебя самой было бы лучше… коли бы ты вышла замуж и стала сама себе госпожа. Это куда лучше, чем ходить тут да чахнуть…

Ингунн осторожно оттолкнула его, а сама почти перенесла бабушку через порог и заперла за собой дверь, оставив Ивара во дворе.