Улеб Твердая Рука(др. изд)

Семеро из них были в меховых безрукавках и штанах, заправленных в мягкие, скроенные из цельного куска заячьей шкуры полусапожки. Троих, не иначе спешившихся, наездников предохраняла грубо сплетенная медная броня, у наборных поясов болтались кривые сабли без ножен, на головах тоже медные шлемы без шишаков. Главное вооружение семерых пеших воинов составляли луки, да колчаны-то теперь были пусты.

Они возбужденно галдели, пытаясь заглянуть в пропасть поглубже, некоторые с этой целью стали на четвереньки, а иные даже легли и свесились со скалы. Наверное, дивились: куда исчез каюк?

Старший огуз призвал остальных взяться за руки, и они послушно растянулись цепочкой так, что двое, самые крепкие, упирались ногами в срезы обрыва, повисли над пучиной, пытаясь все-таки разглядеть внизу лодку.

Улеб кинулся к валявшимся без присмотра сулицам, схватил первую попавшуюся и, разбежавшись, метнул что есть силы. Прицельно пущенное копье поразило третьего в веренице степняков, он рухнул замертво, а двое, ранее удерживаемые им, с ужасным визгом полетели в кипучий поток Пасти Диавола, и он поглотил их.

Потрясенные внезапной гибелью сразу троих, огузы не успели опомниться, как Твердая Рука прыгнул в самую их гущу, с ходу рассек мечом четвертого. Перепуганные лошади бросились врассыпную.

Часть печенегов покатилась с откоса за копьями. Улеб не смог им помешать, поскольку занялся теми тремя в медной броне, что выхватили сабли и уже ринулись в схватку. Он завертелся как юла, отбиваясь и нападая одновременно. И трое вскоре пали под каскадом неотвратимых его ударов.

Между тем подоспели степняки с копьями. Один из них довольно метко бросил свою сулицу издали, и она просвистела так стремительно, что росич едва увернулся. Гонимый неудачей, этот усатый огуз повернул обратно, подхватил два мешка из общей груды и стал улепетывать с ними вдоль берега.

Улеб мечом разнес в щепы легкие копья двух оставшихся, после чего, вложив меч в ножны, шагнул к ним с голыми кулаками.

Тут уж запахло палестрой.

— Ну, охотники до росского добра, вот и свиделись!

Ухватил их за шивороты, как грохнет лбами — испустили дух.

— Вон еще! Вон еще! Убежит! Скорей! — Кифа указывала на улепетывающего усача, волочившего мешки, и протягивала юноше лук.

— Ты зачем здесь?!

— Я моноксил привязала, не бойся.

— Вот я тебе! Кому сказывал: сиди и жди!

— Не сердись, я хотела тебе помочь, но опоздала. Очень крутая гора, пока поднялась…

— Связался с дурехой на свою голову!

— Убегает ведь! Убежит!

— Брысь на место! — Улеб, разгневанный не на шутку, грубо отобрал у нее лук и стрелы. — Еще раз ослушаешься, пеняй на себя!

— Да смотри же, смотри, убежит, бессовестный! Пропадем!

Но обремененный ношей огуз был еще недалеко. Твердая Рука задержал дыхание, натянул тетиву так, что оперенье стрелы прикоснулось к самой его скуле. Молнией сверкнул острый наконечник в лучах заходящего солнца.

— Все, — сказал Улеб, — последний. Ну и воины. И такие-то лезут на Киев.

— Слабые очень нам достались, — с ухмылкой заметила Кифа. — Потому и отстали от своего войска.

Снова двинулись в трудный путь. Ветер им помогал. Камни кончились, Днепр разливался как море, и вставали навстречу зеленые острова, и уходили мимо. День сменяла ночь, а ночь день. Благоухало раздольное лето, будто не было беды впереди.

Витичево городище Куря пожег, как и прочие поселения. Полыхало багровое зарево, с жутким гулом прошивали ветры горящие стены и стрехи. Сколько погублено было людей! Скольких каган полонил, заковал в колоды! Несть числа…

Черной тучей шли печенеги.

— Ах, Улеб, побыстрее греби от ужасного ада, — плакала девушка, — бог отвернулся от жителей этого города.

— Снадобьем от всякой напасти была и есть полоса меча! Где же наши? Где охранная рать?

Улеб резал воду веслами. Плыли ночь напролет, пока не оставили поруганный Витичев далеко позади себя. И посветлу плыли и плыли.

Встречные погосты были безлюдны, заброшены. Вероятно, здесь прослышали накануне о приближавшейся орде. Обшитые бревнами полуземлянки, избы-срубы и приземистые мазанки провожали челн слезливыми глазницами слюдяных окошек. Дверные проемы зияли пустотой.

— Эх, был бы Жар, верхом мы бы живо… Тут еще нету войск Кури. Не спеша ползут, ироды, не боятся: встретить их некому. Неужто великий князь не удосужился оставить хоть малую дружину?..

Улеб ошибся, решив, что враги еще не добрались до этих мест. Он вел суденышко открыто. А возле какого-то сельца вдруг появились печенежские всадники числом не меньше полусотни. Черный каган не забыл выслать вперед головной отряд.

Огузы поскакали вдоль пологого берега, размахивая плетками и саблями. На версту опередили челн. Некоторые, сбросив одежду, полезли в воду с кинжалами в зубах и, держась за шеи лошадей, поплыли наперерез.

Твердая Рука стрелами повернул обратно. Тогда они, выбравшись на сушу, посовещались о чем-то и подались назад, к сельцу.

— Ага, испугались, бессовестные! — Кифа хлопнула в ладоши.

Но Улеб нахмурился, обеспокоился, молвил: