Улеб Твердая Рука(др. изд)

Так, прославляемый одними и проклятый другими, появился летучий отряд в лесах под Адрианополем, в котором стоял, наращивая мощь, крупный гарнизон. Калокир подвизался в нем в качестве советника, знатока Руси.

О том, что динат в Адрианополе, Улеб узнал случайно. А произошло это так.

Однажды в лагерь, временно разбитый в глухой чащобе, прибежал один из дозорных. Обычно, если грозила опасность, дозорные оповещали о ней условным сигналом рожка. На этот раз такой сигнал не прозвучал, но воины Твердой Руки все равно бросились к оружию и лошадям, встревоженные взволнованным видом прибежавшего товарища. А он, отмахнувшись от посыпавшихся на него расспросов, кинулся прямо к шалашу, где отдыхали Улеб и Велко.

— Ромеи на дороге! — крикнул он.

— Нас окружили? — Оба вскочили на ноги. — Много их?

— Нет, всего несколько седоков и повоз. О нас не подозревают.

— Обнаружил горстку путников, — рассердился Улеб, — важная ли причина, чтобы самовольно покинуть дозор!

— С ними пленники, вот и поспешил сообщить, — оправдывался дозорный.

— Пленники, говоришь… Это меняет дело. — Твердая Рука вышел на просеку, где сгрудились воины, ожидая его приказа. — Братья, мы с Метким Лучником отлучимся ненадолго, вы же будьте готовы к возможной перемене стоянки.

Велко уже отвязал коней. Вскочив в седла, оба скрылись в густых зарослях и через несколько минут выбрались из прохладной тени на большую дорогу.

Над неровной щетиной леса поднималось палящее византийское солнце. Оно било в глаза, слепило, и от яркого встречного его света лес по обе стороны дороги казался плоским и серым.

По дороге двигалась процессия.

Впереди, опустив поводья, изредка подбадривая коня похлопыванием по холке, ехал шагом уже пожилой, но еще сохранивший горделивую осанку воина господин. Ехал он налегке, оружие лежало среди тюков и бочонков в скрипучей повозке, которую тащили два запряженных мула.

Сзади господина ехали слуги. Четверо вооруженных копьями и саблями латинян-наемников.

Когда под колеса повозки попадала ветка или камень, погонщик вздрагивал, косился по сторонам, шевелил палкой, которой, судя по всему, мулы не боялись, и, мельком оглянувшись на бредущих сзади невольников, снова погружался в дремоту.

Невольники представляли собой жалкое, гнетущее зрелище. Оба, видно, уже смирились с горькой своей участью, уныло ступали босыми окровавленными ногами по неровному грунту усеянной щепками и обломками ветвей лесной дороги. Грязные лохмотья едва прикрывали изможденные, истерзанные ранами и ссадинами тела. Вытянутые вперед руки туго стягивали веревки, кожа стерлась под узлами, кисти кровоточили. Однако на их отрешенных лицах не отражалась физическая боль, они, казалось, уже не способны были ощущать собственные страдания.

Солнце припекало все сильнее, поднимаясь выше и выше в безоблачном белесом небе. Низко парили птицы у края леса, где витало зыбкое марево над болотцем, за которым начиналась равнина, а дальше, если взобраться на самый высокий из холмов, опоясывающих равнину, можно уже различить дымы и отблески куполов Адрианополя, раскинувшегося вокруг места слияния двух рек.

Когда кавалькада приблизилась к месту, откуда наблюдали за ней Улеб и Велко, на расстояние примерно в две стадии, они открыто выехали на средину дороги и застыли, как изваяния, внезапно выросшие на пути.

— Увидели нас, — молвил Улеб, — остановились.

— Снова двинулись, — немного погодя заметил Велко. — Похоже, что пленники-то из наших.

— Да, — произнес Твердая Рука. Он извлек из-за пояса платок, подарок Кифы, повязал им нижнюю часть лица. — Укройся в тени и держи их на острие стрелы.

— Хорошо, — кивнул Меткий Лучник и отъехал на обочину, под деревья. Вынул стрелу из заплечного колчана, положил ее на тетиву.

— Кто эти люди и в чем их вина? — громко обратился Улеб к напыщенному старцу и указал на невольников, привязанных к повозке.

— Я вижу перед собой благородного рыцаря, — последовало в ответ. — Я угадал в нем благородство, хотя не вижу лица. И я не спрашиваю, зачем понадобилось благородному рыцарю скрывать лицо. А ведь имею право знать…

— Сейчас спрашиваю я! Отвечай!

Вдруг один из латинян-охранников визгливо вскричал:

— Мы под рукой досточтимого хилиарха Гекателия! И ты, дерзкий чужестранец, на его земле!

— Я спрашиваю: кто эти люди? — повторил Улеб.

Старик, названный хилиархом Гекателием, молча глянул на слуг. Пращник выхватил рог, намереваясь протрубить то ли для храбрости, то ли для того, чтобы призвать на помощь, но в это мгновение его руку поразила стрела, пущенная Метким Лучником, и рог шлепнулся в пыль.

Один из латинян ринулся на Улеба, угрожая копьем. Юноша легко уклонился, даже не сдвинулся с места, и, едва нападавший проскочил мимо него, к изумлению остальных, метнул нож. Ох, стоять бы незадачливому латинянину, не лезть а рожон, а так… грохнулся оземь с коротким хрипом. Благо прочим, что опомнился Гекателий, уберег их от верной гибели, понял умудренный жизнью, что силою тут не возьмешь, крикнул слугам: