Улеб Твердая Рука(др. изд)

В стороне, за домами, шумно проскакала кавалькада. Еще одна, поодаль, уже в другую сторону. Слышалось бряцанье доспехов. Перекликались голоса. Было что-то угрожающее во всей этой суете.

Юноша остановил коня, прислушался, не рискуя двигаться дальше к лежащей впереди площади. «Заперт, окружен в городе, — мелькнула мысль, — не успел выбраться на простор». Но тут же попытался себя успокоить: «Сварог поможет, выпутаюсь как-нибудь. А коли нападут, я им костей наломаю много, прежде чем…»

Внезапно чья-то тень вынырнула из-за угла. Выхватив меч, юноша позволил незнакомцу приблизиться, и, когда тот резко приковылял к нему, делая какие-то непонятные знаки, Улеб узнал того самого нищего, которого чуть не сшиб у ворот ипподрома.

— Не бойся меня, златовласый, — озираясь, по-росски произнес запыхавшийся оборванец.

— Ты знаешь… нашу речь?! — изумился Улеб.

— Я родом полянин. Не трать время на лишние расспросы, тебя повсюду ищут. Повинуйся мне, если хочешь спастись.

Нищий в мгновение ока, как кошка, вскарабкался на коня, пнул Жара пятками, перехватил поводья, обняв Улеба сзади, точно какой-нибудь хозарин, умыкающий невесту, и уже через несколько минут они очутились в тихом переулке.

— Стой здесь, — коротко бросил узколицый и, соскользнув на землю, исчез в подворотне.

Улеб настолько был обескуражен, что все еще держался за меч, не зная, вложить его обратно в ножны или сжимать рукоять на всякий случай. Ждал, чем все это кончится.

Оборванец вернулся скоро с заспанным всклокоченным старцем с вызывающе драгоценной серьгой в ухе. Старик зябко скреб грудь, глядел неприветливо, явно недовольный тем, что его разбудили.

— Отдай ему весь кошель, тот, что за поясом у тебя, — приказал узколицый, — он принесет что надо.

Улеб повиновался. Старик поймал звонкий мешочек, кивнул оборванцу, затем онемевшему Улебу, после чего живехонько и бесшумно удалился.

А таинственный нищий вновь схватил уздечку, повел уже пешком коня с Улебом в седле через захламленные дворики, мимо красильных мастерских с огромными чанами на тлеющих углях, мимо спящих вповалку подмастерий и бродяг.

Там, где остановились, Улеб огляделся и понял, что они оказались в заброшенном дровяном складе, примыкавшем к задней стене ночлежки для убогих. Нетрудно было догадаться также, что все красильни и ночлежка принадлежат старцу с серьгой.

Утренний свет сочился причудливыми нитями сквозь кривые щели прогнившей постройки, в углах которой, матовые от паутины, громоздились вязанки гнилых поленьев. Казалось, тронь их — и рассыплются трухой. Запах плесени, грибной сырости, истлевшей козьей кожи, остатки которой висели на ржавых гвоздях, вбитых в провисшие балки, неприятно щекотал ноздри.

— Слезай, здесь безопасно, — сказал оборванец.

— Чем обязан я твоей заботе? — Улеб постарался придать голосу как можно больше дружелюбия. — Кто ты, нежданный спаситель? И почему решил, что я нуждаюсь в помощи?

— Когда-то меня звали Лис, а нынче и сам не знаю, кто я. — Он поднял было на юношу глаза, но тут же опустил их. — Уже известно, что из палестры бежал боец, он избил курсоресов, переоделся в их одежду и увел лучшего жеребца из цирковой конюшни.

— Я знаю, что и в этой стране достаточно честных и добрых людей. А ты, откуда ты?

— Из Киева-града.

— Эва-а!.. Давно тут маешься?

— Гм… не помню… давно.

— Как попал сюда?

Лис долго молчал, сидел на корточках, раскачиваясь, обхватив острые колени, выпиравшие из-под рубища, потом сказал:

— Не спрашивай, Твердая Рука, я… не помню.

— Ты меня знаешь?!

— Все мужчины столицы, даже презренные, знают лучших бойцов Непобедимого, — ответил Лис. — Живущим подаянием не удается проникнуть на зрелища, но мы целыми днями толчемся у ипподрома с протянутой рукой. У избранных есть языки, у плебеев — уши.

— Но как догадался, что я Твердая Рука? Ведь ты не видел меня на арене.

— У Анита есть только один росич, Твердая Рука. Курсорес, наступивший конем на христарадника у ворот, не ругается по-росски. Я следовал за тобой до самого дома проклятого Калокира, подкрался и слышал, о чем ты толковал с Акакием, его прислужником, — продолжал Лис. — Я знаю все, что делается в столичном логове дината, у меня с ним свои счеты.

— У тебя? С ним? Ничего не понимаю. Тут какая-то тайна. Я могу ее знать?

— У тебя, златовласый, своя, у меня своя. Зачем тебе знать то, чего я сам не открываю?

— Но ты не посчитался с опасностью, помогая мне, почему?

— Динат лютый враг мой. Я понял, что он и твой недруг. Лис помог Твердой Руке, а Твердая Рука придет на помощь Лису, когда понадобится, разве не так?

— Конечно! — воскликнул Улеб.

— Нам сюда принесут все необходимое. Одежда курсореса выдает тебя с головой. Сменишь ее на платье странствующего воина. Я же, коли не возражаешь, превращусь в слугу-оруженосца. Коня смени тоже.

— Нет, Жар будет со мной.

— Ладно, — согласился Лис. — Прикроем его холстиной, как это делают франки. Мне бы только подступить к динату… Тебе же обещаю служить без обмана и корысти.

Улеб сказал: