Улеб Твердая Рука(др. изд)

Дождь бил, косой и хлесткий, сходились с грохотом тучи, ломали друг друга, высекая молнии, и, озаренная огненными сполохами безумствующей стихии, простерла руки отважная женщина в отчаянной попытке удержать всколыхнувшуюся массу людей. В громком крике ее боль и негодование:

— Остановитесь! Всевышний наполнил плоть земных существ горячим соком, доколе же разумным из живых проливать его, алый сок божий! Именем господа нашего заклинаю!

— Прочь!

Не повернули булгары обратно, не разомкнулось крохотное полукольцо юнаков, храбро подняли копья навстречу лавине, и лавина подмяла их, и потонули крики семи несчастных в общем гуле, и покатилась росская дружина неудержимо и мощно, а в городе видели это, и с новой силой ударили звонари в клепала церквей.

Расторопный Боримко успел подхватить с земли знатную деву, спас от копыт. Она вырывалась, билась в цепких его руках, как скользкая рыбешка в неводе, колотила его по щекам, царапалась, а парень терпел, удерживая ее на коне впереди себя, приговаривал только:

— Уймись! Да уймись же, с женками не воюем. Цыть, глупая, благодари, что цела. Вишь, на княжиче лица нет.

Надрывались звонницы в Доростоле-твердыне, терзая сердце и слух. Крепость — будто еж перед медведем. Святославово войско развернулось, построилось.

Позади рва насыпь, поросшая плющом и бузиной. Плющ вился и полз до самого верха стен. У подножия насыпи грядки возделанной марулы, там влажно, благоуханно, и река, прикрывавшая город по одну сторону, и стоки от нее по дну рва чистые, не захламленные, даже рябь от мечущихся рыбьих мальков видна, едва гром ударит.

Башенки-вежи любовно окрашены и расписаны по ладно подогнанным брусьям незатейливыми, но весьма выразительными узорами. Что-то схожее, перекликающееся было в общем рисунке этого города и тех, что остались на родной земле пришедшего войска.

— Проклятый Похвист! — воскликнул Святослав, сердясь на упрямого духа, ниспославшего нескончаемый ливень. Спохватился, вздрогнул, ожидаючи небесного огня и грома в ответ на ругань.

Асмуд тем временем распорядился, чтобы князю наскоро соорудили шатер из белой холстины, которую воевода таскал за собой на сумной лошадке. Паробки управились споро, и Асмуд предложил Святославу укрыться от непогоды, но тот и глазом не повел, пристально вглядывался сквозь пелену дождя в очертания лежащего впереди укрепления.

— Начнем, княжич? — спросил воевода Свенельд.

— Пускай Боримко отведет болярку в шатер. Да стерегите в оба, — сказал князь. — Ты, Свенельд, речами горазд, отправляйся и покричи им. Поднимут запоры добром, отдохнем, подождем царева вестника. Объясни: великая смута у меня на душе, я готов принять их повинную и откупную, коли выдаст их царь злодеев, погубивших село на Днестре и Богдана.

— Мудрое слово твое! — громко молвил Свенельд. Затем, понизив голос, чтобы слышал один Святослав, добавил: — Слово словом, а дело делом. Оглянись, княжич. Копья с мечами трудно шли за тобой. И что же теперь, когда дело близко к завершению?

— Ну, варяг, помолчи-ка!

— И не смолчу. Ты в соплях еще на коленях моих сидел, — осерчал воевода. — Зря мы, что ли, сюда добирались столько дней, коренья да конину жрали. А пришли, ты развесил уши перед бабой ихней.

Раздался гул в стане россов. Это волнение вызвали стрелы булгар, что посыпались сверху.

Под крики дружинников поднял Святослав копье-сулицу, метнул в сторону города, конечно, не целясь, вполсилы, и недалеко пролетело княжье копье, да и не нужно ему далеко лететь, то просто сигнал. И, по обычаю, обратились воеводы к полкам своим кратко:

— Князь начал! Начнем и мы!

Притащили порубленные в ближайшей роще деревца, забросали ими ров в двух местах, против Западных и Восточных ворот, а поверх деревьев щиты и по настилу этому устремились на приступ.

Булгарские лучники — меткие стрелки, засели в бойницах, разят оттуда. А бойницы защищены навесными плашками. Россы долго метали сулицы, пока наконец не посбивали ими подпорки. Без подпорок плашки захлопывают бойницы-то, мешают стрелкам.

Там и тут уперлись в стены гибкие леса — длинные, наскоро сколоченные шесты из обструганных древесных стволов с набойными поперечинами. По ним, по лесам, карабкаются, звенят мечами, да никак не достичь верха: больно стойки защитники и умелы, неприступны крепостные заборола.

Лязг и скрежет железа, треск ломающейся древесины, хлопки сыплющихся каменьев, ржанье лошадей, крики сражающихся, топот, брань, шум дождя и неумолкающий перезвон церквей — все смешалось.

Откатились назад, тысячи рук натянули тетивы, и со свистом взметнулись тысячи стрел. Под их прикрытием поволокли таран и ну раскачивать, ну ломиться в ворота. Удар за ударом. Каждый страшней предыдущего. Так и пробили брешь, разворотили массивные створы.

Юнаки из крепости вышли перед проломом с бревенчатыми щитами на подпорках. Те щиты диковинны, огромны, как плоты, вытащенные на сушу.

— Долго маетесь! — вскричал Святослав. Коня ударил, рванулся вперед, обнажив свой меч. — А-а-а!..

— А-а-а-а! — подхватили вокруг и следом.