Улей

Но Катчен никак это не прокомментировал. Они последовали за ним обратно по коридору в кают-кампанию, где, может быть, дюжина других собралась небольшими группами, размышляя о судьбе Майнера.

- Кто-нибудь заглядывал в шахты? - спросил Хейс, имея в виду ремонтные шахты, которые проходили под станцией, куда шли все линии и трубы от электростанции и насосных станций.

- Рутковский и несколько контрактников сейчас там.

Хейс посмотрел на Шарки, и она пронзила его своими голубыми глазами, и они, казалось, говорили ему, что это, вероятно, не связано. Но Хейс думал иначе.

Он подошел к одному из восточных окон, вглядываясь в клаустрофобную тьму антарктического зимнего дня. Снежные покровы поднимались, вихрями и потоками проносясь через комплекс, поглощая здания, а затем отступая, подсвеченные фонарными столбами и сигнальными фонарями, освещение которых дрожало и тряслось, отбрасывая дикие тени на белизну. Пока разыгрывался последний потоп, Хейс мог видеть Хижину № 6 в ее одиночестве, гробницу, окутанную льдом.

- Кто-нибудь проверил хижину? - спросил он Катчена. - Хижину Гейтса?

Катчен покачал головой: - Какого черта ему там делать?

Но Хейс не сказал.

Все, что он знал наверняка, это то, что он оставил дверь широко открытой, когда ушел прошлой ночью, и теперь она выглядела закрытой.

16

Ее мог закрыть кто угодно, говорил себе Хейс, пока они следовали за растяжками и двигались по проходу к Хижине №6. Кто-нибудь мог пройти мимо, может быть, кто-то из техников или кто-то, кто убирал снег ранним утром.

Такое могло быть.

Однако он не верил в это. Погода была плохой... снег и порывы ветра не прекращались уже три дня, а температура была низкой, около семидесяти градусов ниже нуля, а холодный ветер снижал ее почти до ста градусов ниже нуля. В такую погоду вы не будете изо всех сил искать дополнительную работу на улице. И почти все держались подальше от Хижины № 6 и того, что в ней сейчас находилось. Может быть, если бы было лето и было бы светло, но в этой вечной кричащей черноте... ни за что. Даже если бы кто-то увидел, что дверь широко распахнулась, они бы не пошли туда, как если бы ты не пошел на кладбище в полночь, потому что дверь склепа была оставлена открытой и скрипела.

Суеверны вы или нет, но у ваших поступков были пределы.

Хейс шел первым, застегнувшись в ECW, с широко раскрытыми глазами за пластиковыми очками. Катчен и Шарки держались за ним. Все они вцепились в растяжки, чувствуя, как ветер пытается сбить их с ног, а иногда и поднять вверх, вверх и прочь в морозную ночь.

Хейс остановился перед дверью в хижину.

Да, она была закрыта, точно. И он был почти уверен, что ветер тут ни при чем. Искать на снегу следы было бесполезно, потому что ветер стирал их каждые десять минут. Дверь была заметена почти метровым сугробом, и Хейсу пришлось раскидать его сапогами, чтобы они смогли ее открыть.

Затем он открыл защелку, тайком ухмыльнулся длинной цепи и свисающему с нее Мастер-замку, и потянул открывая, чувствуя исходящее от них тепло.

Вы ступите туда, и они сожрут ваш разум полностью.

Но Хейс вошел и включил свет, и остальные вошли вместе с ним, Катчен закрыл за ними дверь. Они стянули рукавицы и защитные очки, сразу почуяв комнату. После свежайшего уличного воздуха вонь в хижине стояла омерзительная, от нее мутило. Это был густой и парообразный зеленый аромат гниющих болот и раздувшейся на солнце рыбы.

"Боже... что за запах, - сказал Катчен, - Какого черта Гейтс позволил им настолько разложиться? Они бесценны".

"Смотрите", - сказала Шарки.

Ни Хейс, ни Катчен этого не видели, угол стены закрывал большую часть лаборатории, за исключением этой разлагающейся мясистой массы на столе. Но сейчас они увидели.

"Майнер". - сказал Катчен.

Да, это был Майнер, определенно, они нашли его. Они никогда не узнают точно, что взбрело ему в голову или о чем он думал, и это, вероятно, было хорошо. Потому что Майнер решил поставить стул примерно в четырех футах от оттаявшего - и разлагающегося - экземпляра и смотреть на него в темноте. У Хейса были некоторые идеи относительно того, почему, но он не озвучил их. Он просто смотрел на Майнера, пока дул ветер, лачуга дрожала, а в воздухе повисла тревожная тишина.

"Что... Господи, что, черт возьми, с ним случилось?" - спросил Катчен вслух, краска отхлынула от его лица.

Шарки не нужно было подходить очень близко, чтобы поставить диагноз. "Мертв, - сказала она, - наверное, четыре или пять часов, я полагаю".

"Мертв, - сказал Катчен так, как будто не ожидал этого, - о, Господи, он мертв".

И он был.

Просто сидел на стуле, откинувшись на спинку, в парке, в варежках. Его большие белые сапоги были скрещены, а руки в варежках аккуратно лежали на коленях. Он выглядел довольно умиротворенным, пока вы не замечали лицо, не замечали, как его рот был перекошен в безмолвном крике, а запекшаяся кровь стекала с губ и ноздрей, как старые винные пятна. И его глаза... только пустые багровые впадины со сгустками желеобразной мякоти, расплесканной по щекам, как слизистый яичный белок.