Улей

«Наша, что ли?» – мельком пронеслось в голове.

– Тогда вам придется снимать, – наконец сказал он. – Мне так не нравится жить.

– Мало ли что тебе не нравится. – И она пыхнула сигареткой. – Ты это заслужил. Девочки тяжело переживают такие вещи. Я Милу понимаю по-женски.

– Но вы работаете за деньги. Я заплачу вам, и вы снимете.

Кларисса устало посмотрела на него. Данила вдруг живо увидел, что, несмотря на ее старания себя омолодить, борьба со старостью дается тяжело. Это выражалось не только во внешности, но и в некой внутренней слабости. Ему показалось, что он смотрит на прогнившее дерево, откуда лезут жучки, мокрицы и личинки. Дерево – труха. Кларисса усыхала.

Но не ее дух.

– Это не сниму принципиально, прости, – пожала она плечами. – Ходи и мучайся. Могу успокоить, что, если имеешь силу воли, порча со временем отсохнет или же станет сильнее и отнимет у тебя все, что любишь.

– У меня и так ничего нет, в том числе и силы воли.

– Тогда чего париться? – хохотнула она, не отводя своих пугающих глаз. – Бестолковый ты парень, и жизнь твоя бестолковая. Проживешь до старости, но будешь впустую маяться и ходить по кругу, ничего до конца не доведешь. И после смерти никто о тебе не вспомнит.

Данила отодвинулся от нее, пораженный неприятной глубиной ее слов: этого ему не хотелось бы знать.

– Кларисса, вы – умная женщина, – пока сдержанно сказал он. – Но почему считаете, что у вас есть право решать за других?

– А-а-а… – протянула она, – так ты из тех, кто думает, что миром все-таки правит справедливость. Ясно. Слушай. Нет справедливости. Каждый делает что хочет. А я помогаю людям импровизировать. Если думаешь, что я неправа, вряд ли будешь прав сам.

Ее странная речь не показалась ему вдохновляющей. Но терять действительно было нечего, кроме достоинства, которое и так втоптали в грязь.

Он уселся в кресле поудобнее и сказал:

– Я отсюда не уйду. Буду сидеть тут, пока вы не снимете свое дерьмище.

– Ну, это мы еще посмотрим, – невнятно сказала она, давя сигарету в пепельнице. – Ру-у-ут! Иди сюда.

Раздался шорох шагов, и в комнату лениво зашла та самая девушка, что его впустила. Она выглядела отстраненной и равнодушной.

«Значит, Рут», – не к месту подумал он.

В ней было что-то от вышибалы. Не в комплекции, а в какой-то угрожающей манере двигаться.

– Выведи этого сосунка, – велела Кларисса. – У меня еще два приема сегодня.

Это было даже комично. Данила со смешком взглянул на эту Рут и спросил:

– Ты, что ли, ее секьюрити?

– Приходится иногда, – дружелюбно ответила она. – Встань лучше сам.

– Да пошли вы обе! – хохотнул Данила. – Ты, ведьма, ответишь за все свои пакости. А ты… – он остановил свой взгляд на девушке, – ты мне нравишься. Так что не будем ссориться.

Рут взяла его за шиворот и легко оторвала от кресла. Данила не понимал, откуда в ней такая сила. Кларисса закурила новую сигарету и уставилась в окно, не проявляя к ним интереса. Ее, похоже, заботило что-то свое.

Девушка потащила его к выходу, а он брыкался как мог, в итоге удачно врезал ей в живот и вырвался.

– Я вызываю полицию… – непонятно зачем объявил он.

Вдруг Кларисса встала; ее взгляд неотрывно блуждал по нему.

Рут же разогнулась и со всего маха дала ему по лицу ногой в тяжелом ботинке. Данила живо опрокинулся на спину и слегка выпал из реальности. Как в тумане над ним возникли два лица: сначала длинноволосой силачки, а затем этой бабки-экстрасенса.

– Ну что за грязная работа… ни точности, ни аккуратности, – пробрюзжала Кларисса.

– Ты сама меня попросила.

– Не мешок же с картошкой…

– Что ты так пялишься на него? Увидала что?

– Да… Выруби его, планы поменялись.

Что эти сумасшедшие делают вообще? Данила пытался запротестовать, но Рут с силой приложила его голову к полу, и он отключился.

* * *

Сознание возвращалось с трудом. Это походило на рывки в каком-то киселе. Но они вели к свету, который постепенно ширился и вскоре больновато обжег глаза. Ощущения были ужасные: голова ныла, а тело почему-то не слушалось. Во все стороны поползли блики, но так и не сфокусировались. Пока он видел мутные пятна и слышал приглушенные голоса, оставляющие долгое эхо в его голове.

– И сколько таких засранцев тут ходит, я не знаю…

– Да брось, эта ваша Мила – тоже не дура, раз запрыгнула на него.

– Поговори еще. Она мне как дочь.

– И поговорю. Кларисса, ты не умеешь работать с людьми. Сообщаешь людям все гадости, которые видишь. И еще те, которые просто приходят в твою крашеную голову.

– Я говорю правду. Кому нужен сироп в уши, пусть идет к шарлатанам. Они тебя всего вылижут…

– Ты демотивируешь и унижаешь людей! Какого черта ты сказала ему про его бесполезную жизнь? Почему льешь помои на всех, кого видишь?

– Хватит со мной пререкаться… Кажется, наше солнышко очнулось.

Данила издал мучительный стон. Он увидел, что по-прежнему дома у гадалки. Над ним, как телебашня, возвышалась эта Рут, а на табурете в позе нога на ногу восседала Кларисса и, как всегда, курила. Сам он, связанный, валялся у стены.

– Что вам нужно от меня?… – промычал он.