Улей

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Проведя ладонью по груди Адама, ощущает несгибаемое напряжение в крепких мышцах. И тогда ей еще больше хочется смягчить Титова. Покорить его. Одурманить фальшивой сладостью.

«Попробуй же меня, Титов. Подавись, мать твою. Отравись мной».

Замечая в глазах Евы голод и кровожадность, Титов отводит свой взгляд в сторону и громко смеется. Ощущает, как тело окутывает густая теплая дымка, и рассудок плывет. Только уже не от боли и беспокойства. На время становится добровольным заложником Исаевой. Вдыхает ее горько-сладкий запах, ловит взбудораженный взгляд, ощущает движения стройного тела и сходит с установленной траектории.

Крепко прижимает Еву к себе. Чувствует ее резкий горячий выдох на своей шее и скользит рукой под рвань, называемую футболкой. По гладкой теплоте кожи, стремительно — под узкую застежку бюстгальтера. А затем, подхватывая губами ее застопорившееся дыхание, разительно медленно ведет ладонь в сторону, по левой лопатке, в углубление плечевой кости и под чашку бюстгальтера.

Бесцеремонно лапает, и ухмыляется, ощущая мурашки на ее коже.

— А сейчас? Теряешь почву под ногами, Эва?

— Не обманывайся, дорогой Адам. Поверь, ты сломаешь свое незаслуженно возвышенное самомнение о мое равнодушие.

Улыбается ему, не ощущая внутри себя ни капли веселья и безмятежности. Вразрез всему сказанному, Титов волнует ее кровь. Скручивает нестабильные нервные волокна в замыкающие клубни.

Ей до головокружения нравится чувство тяжести и шероховатости его широкой ладони. Титов тоже это понимает, физически ощущая то, насколько сильно колотится ее сердце.

Но Ева стремится обыграть его любыми путями. Любыми.

Подаваясь вперед, крепче вжимается грудью в ладонь Адама и, распахивая губы, лижет его щеку. Еще. И еще. Чувствует, появляющуюся в его теле гибкость, и сама сходит с ума от этих животных ласк. Слегка отстраняется и с жадностью ловит тяжелые выдохи.

Ответно выдыхает ему в рот воздух, подобно сигаретному дыму, дурманящими кольцами. Титов глазами прослеживает за тем, как движутся ее пухлые губы, и глотает ее учащающиеся выдохи.

Когда медленная мелодия сменяется более быстрым треком, Исаева отталкивается и ускользает. Сжимает рукой кончики его пальцев, словно бы не решаясь опять сократить расстояние. Танцует и улыбается.

А Адам поднимает вверх их соединенные руки, призывая ее сделать пируэт. Она легко вращается вокруг своей оси и самозабвенно подпевает.

— All I ever wanted… All I ever needed… Is here in my arms[1].

Парадоксальная случайность: угрожая друг другу жестокой расправой, при соприкосновении они едва могут удержать эту ненависть.

Спустя несколько песен, устраиваются у барной стойки.

— Как прошел разговор с отцом? — спрашивает она, делая глоток мутно-синего ядреного коктейля.

По блуждающему взгляду видно — в действительности, ее мало волнует все, что с ним происходит.

— Исаева, не дури, — раздражается Адам, отставляя пустую рюмку на стойку. — Я не собираюсь с тобой об этом разговаривать. И ты это отлично понимаешь.

Ева совершает глубокий вдох, но взгляда от него не отводит.

— Только не рассчитывай, что я стану утешительным призом для безымянного монстра.

«Сука!»

— Скажу тебе без какой-либо фальши и умаления. Я не нуждаюсь в утешении, — холодно усмехается парень. — Не суди о том, чего не понимаешь, Исаева. Ты меня не знаешь.

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, Адам. Можешь отрицать, но мы слишком похожи, чтобы оставаться незнакомцами. Без какого-либо преувеличения.

Ее слова оседают в душе Титова гнетущей тяжестью. Ему хочется сказать ей, что между ними нет ничего общего. Внутри Евы нет гармонии. Нет баланса. Он же… абсолютно другой. Абсолютно.

— Ты обжигаешь и ранишь других, чтобы латать собственную душу, — грубо выпаливает он, реагируя так, как лучше всего умеет — агрессивно. — Я же всего-навсего развлекаюсь. Не ищи в моих действиях скрытого смысла. Я — то, что я делаю.

Исаева моргает и слепит его улыбкой.

— Я, я, я… — передразнивает его апломб. Ставит бокал на стойку и смотрит ему прямо в глаза. — Ты лжешь, Адам.

— Слушай сюда, аномальная моя. Я озвучиваю то, что есть, — с сердитым прищуром выдает парень. — Понимаешь, Эва… Чтобы две параллели где-то пересеклись, нужно их разрубить и согнуть. У нас с тобой так же.

— А может, мы уже поломанные? Неправильные. Блуждающие и опасные, — озвучивает свои мысли так спокойно, будто ее саму это нисколько не беспокоит. — Такова наша карма.

В действительности, эти слова наиболее близки к реальности из всего обилия фальши, что между ними проносится с самого момента знакомства.

Их с ранних лет ставили в строгие рамки. Возвышали в ранг превосходства над другими, и волей-неволей они соответствовали. Задыхаясь под слоями наносного совершенства, каждый день вынужденно улыбались и беспечно демонстрировали вверенную им силу.