Улей

Щеки Евы покрывает густой румянец. Она чувствует этот жар, не в силах заставить его рассеяться. И не может произнести ни слова. Смотрит в глаза Адаму и не способна сформулировать то, что разрастается у нее в груди.

— А-а… Я… Ну… Он… Адам… Внимателен к деталям. Видит то, что другие упускают… Это самое лучшее… В нем… Наверное.

Титов понимает, что она имеет в виду. Их зрительный контакт становится до интимности интенсивным, Еве просто нестерпимо хочется обнять его так же смело и откровенно, как это делает София.

— Ой, Господи, Исаева! — с искренним изумлением восклицает Захара. — Когда это ты стала такой мямлей?

Титовы смеются, пока Ева еще сильнее краснеет.

— Что ты за подруга? — показывает Дашке язык. — Сейчас ты перестала мне нравиться.

— Это повторяющееся, но мимолетное ощущение. Зато теперь все согласятся, что главная роль этого вечера все-таки должна принадлежать Софии.

Девочка мгновенно подхватывает выдающуюся для нее возможность.

— Я обожаю голос Адама. И хочу, чтобы мой голос стал таким же крутым, — заявляет она. — Кроха, это жизнь. Просто жизнь. Говно случается регулярно, — максимально снижает тон, растягивая слова и звуки. — Сопли в кулак, и тащи.

— Ну, ты же девочка, — смеясь, замечает Марина Станиславовна. — У девочек от природы голос нежнее.

— Ну и что! Я неправильная девочка! Все равно буду, как Адам. Вот увидите!

— Ой, ой, ой… До полуночи остается четыре минуты! Скорее, давайте наполним бокалы.

***

Окаменевшая фигура женщины выделяется светлым пятном в полумраке. На самом-то деле ее платье только кажется белым на фоне черного и темно-серого. Бледно-голубой бархат с отделкой из мелкого жемчуга — специальный заказ Исаевой к праздновакию Нового Года.

Женщина, не моргая, изучает свое безупречное отражение, пока в глазах не возникает жжение. Слезы минуют воспаленные веки, на мгновение задерживаясь на ресницах. А после — крупными каплями катятся по щекам, спадая в вырез платья.

Темными потоками растекаются подводка и тушь.

"Ненавижу! Ненавижу тебя!"

С остервенением растирает лицо ладонями. Черный смешивается с красным, образую уродливую маску на перекошенном лице женщины.

"Чертов Павел!"

"Как? Как ты посмел оставить меня одну в такой праздник???"

Рычание срывается на протяжный крик, пока руки безумно расчищают широкую плоскую поверхность изысканного трюмо.

В голове Ольги Владимировны не укладывается сам факт столь оскорбительного для нее пренебрежения.

В дверном проеме возникает голова Лидии Михайловны. Она настороженно следит за действиями хозяйки, тщательно пытаясь звучать спокойно.

— Павел Алексеевич просил передать, чтобы вы не забыли выпить лекарства и не засиживались допоздна. Антон Эдуардович рекомендовал вам побольше отдыхать…

— Засиживалась? Одна? В новогоднюю ночь? Перед телевизором, что ли?

Проглатывая унижение, словно застрявший в горле теннисный мяч, Исаева мысленно посылает мужа ко всем чертям и, хватая с полки статуэтку жар-птицы, с криком швыряет ее в стену.

— Оставьте меня в покое! Немедленно!

Повторять не приходится, к счастью. И Ольга рыдает, не приглушая силу своего отчаяния, страха и боли. Пока срывающиеся гортанные звуки не переходят в безумное мычание.

Она хочет назад свою дочь, хоть и понимает, что нельзя ее возвращать домой. Сходит с ума от тоски и одиночества, от этой невыносимой тяготы разлуки. От страха и неведения того, что происходит.

Мысленно взывает к Богу — с упреком и злостью. Игнорируя подсказки совести, ищет виноватых.

"Я же всегда хотела, как лучше…"

"Я же ее любила…"

"Все для нее…"

Когда головная боль пересиливает душевную, принимает назначенные Гольдманом пилюли и обессиленно падает на кровать. Смиренно ожидает свидания с дочерью. Сон теперь — единственное место, где они видятся.

***

Игорю Анатольевичу Толстому, как представителю высшей государственной власти города, предоставляют возможность сказать последний тост в уходящем году.

— Друзья, — выдерживает паузу. — Хочу сделать на этом обращении акцент, потому что в этом зале собрались только самые близкие для меня люди. Большинство из вас я знаю еще со школы, — салютует бокалом в сторону Исаева, Приходько и Круглова. — Мы гуляли друг у друга на свадьбах, крестили вместе детей, встречали не один новый год, бок о бок прошли множество испытаний. Наша дружба выдержала время. Не покривив душой, скажу вам — спасибо! Пусть новый год избавит нас от проблем, которые остались с прошлого года. Подарит новый старт, новые вершины и только положительные впечатления. Я уверен, впереди нас ждет много хорошего. Нам с вами, дорогие друзья, еще детей женить и внуков растить, — за столом раздаются одобрительные возгласы. — За нас! За силу! За родину!

Звон бокалов, короткие пожелания, идущие на волне общего позитива.

— Только о смерти Маслова никто даже не вспомнил… Земля пухом, Антон, — прорезается недовольный женский голос.

Но его тут же осаждает тихий мужской, с нажимом.