Улей

Крохотная слезинка перекатывается через глазное веко и огненной каплей сбегает по холодной щеке Евы. Махнув рукой, она незаметно стирает эту влагу и врет самой себе, что там ничего не было.

"Исчезни, мир. Забери эти эмоции…"

Челюсти Титова горят и сжимаются под ее руками. Тяжелое дыхание обрывается.

"Сдавайся, Адам. Прошу тебя, сдавайся…"

Исаева — законченная лживая гадина.

Но она, мать вашу, так касается его… Так целует… Выражает ненормальную потребность в каждом своем движении. В каждом прикосновении.

Провоцирует. Пробуждает инстинкты.

И в одно, разрушающее его относительно стабильный мир, мгновение, Титов теряет равновесие. Его сердце останавливается. И, пропуская череду сумасшедших эмоций, сука, заново запускается. Адам гневно рычит прямо Еве в губы. Хватает за шею под волосами. И отвечает, впиваясь в дрожащие и распухшие губы. Целуя ее с нужной ей силой.

Хрипы и стоны соединяются. Наполняют своей порочной красотой чистоту нелюдимой местности. Нарушают установленный природой баланс. Несут за собой изменения, которые уже завтра не позволят соединить прошлое человеческое "я" в идентичное целое с настоящим.

Вопреки минусовой температуре воздуха, Еве не холодно. Ее тело горит. И она полностью теряется в происходящем. Отдается своим скрытым мечтам об Адаме. Прерывая поцелуй, сдвигает ворот его толстовки и тянется к пылающей коже губами. Целует и жадно вдыхает Титова. Он нравится ей по той же причине, что и кофе. Он имеет сильный аромат. Сексуальный и требовательный. Никакого сладковатого заигрывания. Никакой мягкости. Это запах уверенности, свободы и бунтарства.

Не может остановиться.

Именно сейчас все сложное кажется простым. Все запретное видится допустимым.

На всех плевать. На тех, кто стоит за их спинами. На тех, кто ждет их впереди. На всех.

Отстраняясь, Ева открыто смотрит на Адама, полностью принимая тот факт, что хочет с ним секса. Не задумываясь о том, искренние ли чувства движут ею в этом стремлении. Или же развернувшаяся внутри нее буря — лишь крохотная частичка мести? Может, часть безнравственной охоты на сердце Титова? Может, часть той врожденной силы, что вечно хочет зла?

Может.

— Я хочу тебя, Адам. Я хочу прямо сейчас…

— Ева…

— Я знаю, ты тоже меня хочешь. Я чувствую, как сильно ты меня хочешь.

Он стонет и вжимается в нее сильнее.

— Да, Ева… Я хочу тр*хать тебя.

— Мм-м, очень?

— Очень.

Он дергает молнию на ее брюках и, по ходу, отрывает металлическую пуговицу. Скатывает шерстяную ткань вместе с бельем по ее ногам. Ева, как обычно, не остается в долгу. Тянется к ремню Титова и, ловко расправившись с ним, помогает ему спустить джинсы практически до колен.

Приподнимаясь на руках, Адам нависает над девушкой. Смотрит ей в глаза и прикасается рукой к обнаженной промежности. Ощущает, как ее ноги начинают дрожать сильнее. Видит и чувствует возбуждение Евы. Она там, в своем самом сокровенном местечке, горит и исходит вязкой влагой.

Выгибаясь, девушка елозит по брошенной под спину куртке и вжимает пятки в снег. Беззастенчиво наслаждается его прикосновениями. А Титов, слыша гортанные стоны Евы, тяжело выдыхает.

Он хочет в нее. В ее пульсирующую горячую плоть.

Все предельно просто: туда, и обратно. На рефлексии. На самих предельных ощущениях.

Тр*хать Исаеву.

"Господи…"

Он собирается тр*хнуть ее так, чтобы после пришлось нести до машины на руках. Трется о ее влагу членом. Требует, чтобы Ева приняла его незамедлительно.

Она стонет. Он стонет.

Какие презервативы? Какая осторожность? Ими обоими управляет такая сила эмоций, что Ева не осознает, когда Титов входит в нее.

Чувствует это по факту. И глухо вскрикивает.

Мысленно нагоняет действительность. Пытается установить связь между своим сознанием и разворачивающейся реальностью.

— Подожди, — он чувствует сопротивление ее тела.

— Нет… Адам, не отпускай…

— Черт, Ева… Ты такая горячая, — выдыхает, абсолютно не контролируя свои слова. Не отмеряя эмоции и чувства. Прижимается лбом к ее лбу. Произносит, как обвинение: — Совершенная.

— Двигайся, Адам, п-прошу тебя…

Двигается. Резкими толчками. До упора, и назад.

Загустевшая кровь умудряется нестись по венам, не сбавляя скорости. Разливая по напряженному телу ломоту и тяжесть. Сердце, превращаясь в отчаянного заложника организма, молотит ребра. В глазах возникает жжение. Горло перекрывает хриплый стон.

— Быстрее, Адам… Еще… Пожалуйста… Еще…

Ева чувствует внутри себя его силу. Его требовательную и горячую плоть. И это вовсе не чистое наслаждение. Это — жар, боль, чувственная жажда, мышечные спазмы, страстное раздражение, завораживающий страх.

И нарастающий, как гул морского прибоя, восторг.

— Адам, я сейчас… Я сейчас… сейчас…

— Нет, Эва… Еще рано…

Но Ева выгибается и замирает. Протяжно стонет и содрогается.

— Черт… Черт… — чувственное напряжение ее плоти превращается в судорожную пульсацию. — Эва…

Толкается на всю длину. Сжимает ее бедра, удерживая неподвижно. Хрипит и содрогается, изливая в нее свое наслаждение.