Летит душа, как под гору телега —Чем дальше вниз, тем громче и быстрей!Что станет с ней, скажи, в конце пробега,Когда замрет у адовых дверей?В каких летах она оставит тело:Увядшее иль в полном цвете сил?Какая разница, казалось, нету дела,Коль жизни путь уже отколесил.Но мне, скажу, есть разница и в этом,Поскольку мне предписан только ад(Как, впрочем, всем порядочным поэтам!),А посему безмерно буду радИметь не торс, не бицепс — это грубо! —Они в аду мне просто ни к чему —Хотел бы я иметь четыре зубаФарфоровых и вечных потому.Замешанных на самых прочных глинах.Два — вверх, два — вниз, или четырев ряд.Неважно. Были б копией змеиных.А яд найду. Весь изойду на яд.Чтоб всех, кого при жизни не дожалил,Дожалить здесь уже наверняка,Кто в креслах свились толстыми ужами,Погрев на мне змеиные бока,Почувствовали: рано в ад столкнули —Я здесь в аду моложе и сильней.Меня теперь не так-то просто — пулей!И не загонишь в хлев моих коней!И зубы есть. Не шатки и не слабы —Фарфоровые — долго не сносить.А ваши выпали. И, вот, теперь вы — жабы.И вас, беззубых, есть чем укусить!Любую, право, вынесут нагрузку.Ах, как приятно будет мне в адуЧай с подлецами, с шельмами вприкускуВ 2000-каком-нибудь году!………………………………..Поэта жизнь — не мягкая перина,И зубы обломать на ней — не новь.Поэтому, прошу тебя, Марина,Фарфоровых четыре приготовь.1989 год
Шансонье
В летнем кафе в самом центре ПарижаДень убиваю. Мне скучно. Мне жарко.В небе творение Эйфеля вижуИ нашу сестрицу в Останкине жалко.Сердце дурью маетсяВ сладкой пелене,И вовсю стараетсяМилый шансонье.Здесь я знакомых не встречу случайно,И не поймет мадмуазель, что напротив.И от того на душе так печально, —Видно, привык жить я в водовороте.И ледышка хилаяТопится в вине,И мой слух насилуетМилый шансонье.Так в забытьи по прекрасному летуДушу мою где-то черти носили.В центре Парижа раздолье поэту —Ну почему это все не в России?И поет о летеИли о весне? —Прямо в сердце метитМилый шансонье.1999 год